должны отменить свадьбу. Она повторила все, что тогда говорила нам, – «случится что-то ужасное».

Я не слишком удивилась. Не то чтобы поведение Белинды было непредсказуемым.

– Куда ты несешь платья? – спросила я.

Зили рассказала, что Эстер пригласила миссис Мэйбрик и сестру Мэтью наверх, в библиотеку, чтобы показать им свое платье, и мы должны переодеться и тоже показаться им. Мне стало не по себе – я не ожидала, что они поднимутся сюда. Мне казалось, что им уже пора на барбекю в Нью-Хейвен.

Я неохотно скинула свой праздничный наряд и через голову надела «морскую пену». Зили облачилась в свое платье и выбежала из комнаты, радуясь возможности наконец-то в нем покрасоваться. Я же вернулась к столу и снова принялась рисовать, ожидая приглашения в библиотеку. Теперь-то уж Эстер увидит результаты моих проделок – это был лишь вопрос времени. Нескольких минут, если быть точнее. Нет смысла бежать туда сломя голову: лучше пока подождать.

Я еще немного поработала над наброском и вскоре услышала, как по лестнице поднимаются сестры в сопровождении женской части семьи Мэйбрик. Я рисовала, работая над изящным изгибом колокола каллы, а через открытую дверь до меня доносились оживленные голоса. Эстер, судя по всему, оправилась от потрясения, вызванного поведением Белинды, или хотя бы нашла в себе силы вести себя непринужденно перед Мэйбриками. Услышав вздохи «Какая красота!» и «Просто сказочно!», я поняла, что они вошли в библиотеку и увидели безголовую невесту.

– Я так рада, что вам нравится, – сказала Эстер слегка приглушенным голосом, в котором не было привычной мягкости. Впрочем, родственники Мэтью еще плохо ее знали, чтобы это заметить.

Разговор продолжался еще какое-то время – и вот наконец:

– А куда подевался мой свадебный фарфор? Где хрусталь и ваза?

Прошло несколько минут – должно быть, они начали проверять коробки, – а затем голос Розалинды:

– Здесь ничего нет! Где столовые наборы? Где все подарки? Зили, беги скорее, позови Доуви!

Я отложила карандаш. Зили прекрасно знала, кто виноват в этом переполохе, но ничего не сказала – должно быть, боялась, что я ее выдам. Я услышала ее шаги по коридору и вниз по лестнице. Вскоре она вернулась с Доуви, которая была озадачена не меньше других.

– Прислуге в эту комнату заходить не разрешается, – сказала она. – Уборку я провожу здесь сама.

– Но не могли же эти вещи просто испариться! – сказала Эстер с паникой в голосе. – Может быть, их… – сказала она, намереваясь поделиться своей теорией, но вдруг ее тон изменился, и она твердо сказала: – Это мама. Ее рук дело.

– Не думаю, чтобы мама… – начала Розалинда уверенно, но потом задумалась и оборвала фразу на полуслове.

– Миссис Чэпел не стала бы этого делать, – сказала Доуви. Из всех собравшихся в библиотеке, судя по всему, лишь она одна действительно хорошо знала Белинду. Мама обитала в психологических сферах – сны, призраки, странные идеи – и к физической расправе над вещами прибегать бы не стала.

– Скоро узнаем, – сказала Эстер.

Мать и сестра Мэтью молчали – их последние реплики относились к платью, и мне стало интересно, не ушли ли они, ну и если нет – как им нравится это незапланированное дневное представление в особняке Чэпелов. Если миссис Мэйбрик действительно напросилась в «свадебный торт», чтобы поглазеть на нас, то наверняка она и представить не могла, что перед ее глазами разыграется такой первоклассный спектакль, да еще и с экскурсией за кулисы.

Судя по шагам в коридоре, вся процессия направлялась в крыло моих родителей.

– Мама! – крикнула Эстер. Все остальные притихли, следуя за ней. – Выйди к нам, пожалуйста!

Как бы ни хотела я остаться в комнате, притворяясь, что ничего не происходит, я не могла переложить вину за свои действия на Белинду. Выбежав из спальни, я помчалась по нашему коридору, а затем направо, по коридору родителей, туда, где собрались все женщины этого вечера.

– Подождите! – крикнула я, и все обернулись. Миссис Мэйбрик с дочерью все еще были здесь, и даже в столь юном возрасте я понимала, что по правилам приличия им бы следовало спуститься вниз, чтобы позволить этой семейной драме развиваться без посторонних глаз. Но они остались и теперь стояли с краю, у лестницы, рядом с моими сестрами и Доуви, повернув ко мне свои лица.

– Это я сделала, – сказала я. – И виновата только я.

– Что сделала? – спросила Эстер. В присутствии своих будущих родственников она старалась держать себя в руках, и я была им очень благодарна за плохие манеры.

– Это я испортила фарфор и хрусталь. Я все испортила.

– Испортила? В каком смысле?

– Уничтожила.

Присутствующие пытались переварить услышанное.

– Но зачем? – спросила Эстер.

Я взглянула на Мэйбриков, стараясь придумать более деликатное объяснение, но пути назад уже не было.

– Я хотела остановить свадьбу.

По коридору, как и тогда в гостиной, прокатилась волна недоуменных взглядов. Миссис Мэйбрик решительно шагнула вперед.

– Ваша мать не хочет, чтобы Эстер выходила за моего Мэтью? И по какой же причине? Для этой семьи Мэтью недостаточно хорош? – Она говорила, указывая пальцем на меня, а на ее руке позвякивали три круглых золотых браслета. – Потому что я убеждена, что… – Она издала горький смешок, и ее лицо исказила гримаса едва сдерживаемой ярости. Я уже приготовилась услышать продолжение этой суровой тирады, но Эстер не дала ей закончить.

– Дорогая Делит, – сказала Эстер, обняв будущую свекровь. – Объяснить все это непросто, но к Мэтью это никакого отношения не имеет.

– Надеюсь, что нет!

Доуви попыталась проводить миссис Мэйбрик с дочерью вниз по лестнице, но сделать это ей оказалось не под силу: они не сдвинулись с места. Можно сколько угодно говорить о тяготах жизни под одной крышей с Белиндой, но она хотя бы проводила дни в своей комнате, подальше от людских глаз.

– Айрис, – сказала Эстер, приподняв подбородок и собрав остатки гордости. – Иди к себе в комнату, поговорим об этом позже.

Наши взгляды встретились, и на мгновение коридор будто опустел. Ее глаза, обычно такие светлые и приветливые, устало смотрели из-под нависших век. Вчерашняя Эстер, королева-роза девичьего сада распускающихся бутонов, медленно исчезала, словно акварель под дождем.

– Эстер, – сказала я, страдая от мысли о том, что причинила ей боль в этот и без того тяжелый день. – Я хотела тебе помочь. Плохое предчувствие было не только у мамы. Мне кажется, я тоже это чувствую.

– Хватит, – сказала Эстер, на секунду закрыв лицо ладонями и подавляя крик. – Иди к себе.

Я поняла, что сказать здесь больше нечего, повернулась и пошла вниз.

Но мне удалось спуститься лишь на пару ступенек, потому что Эстер вдруг воскликнула:

– Айрис, посмотри, что ты наделала!

Она подошла ко мне и приподняла задний подол моего платья. Я обернулась и увидела яркое пятно крови, огромное и уродливое, цвета кораллового рифа, проступающее сквозь «морскую пену».

– Ох, нет! – сказала я, потрясенная и униженная.

Калла начала декламировать своим поэтическим голосом: «Вскричала: «То проклятья длань!» – Затворница Шалота»[11].

И если до этого мне удавалось сдерживать эмоции, то теперь мои глаза наполнились слезами: горячими, солеными слезами стыда. Кровотечения у меня начались несколько месяцев назад, и все это время я хранила их в тайне. И вот мой алый позор открылся сразу всем. Я выдернула подол платья из рук Эстер, всей душой желая провалиться сквозь землю. На меня были направлены восемь пар глаз, и ни в одном взгляде не было сочувствия, никто не посмотрел на меня с состраданием, никто не сделал мне любезности отвернуться. Мне казалось, что в воздухе витало невысказанное: «Она получила по заслугам». Но карма редко действует так быстро.

Эстер схватила меня за руку чуть выше локтя, ее ногти впились мне в кожу.

– Ай! – вскрикнула я, а она потащила меня по коридору к нашим спальням. За нами помчались Доуви и Розалинда. Доуви пыталась успокоить Эстер, но та не отпускала мою руку: вся ее ярость, накопившаяся за день, сейчас выплескивалась наружу. Когда мы добрались до спальни, она с силой втолкнула меня внутрь. Спотыкаясь,