11

В период ухаживаний и после обручения Эстер успешно ограждала нас от встреч с Мэтью и его семьей. Когда Мэтью приезжал за ней, она обычно ждала его на улице, даже зимой, чтобы ему не пришлось заходить в наш особняк, где он мог наткнуться на Белинду, испытать на себе странности поведения Каллы и Дафни или подвергнуться бесконечному допросу со стороны болтушки Зили. Вряд ли что-то из этого заставило бы его сломя голову бежать прочь отсюда (ну, кроме Белинды), но мне кажется – хотя, конечно, я никогда до конца не пойму, что происходило в голове моей сестры, – что она боялась потерять его, боялась, что его уведет какая-нибудь более практичная и эффектная особа, без этих жизненных сложностей, девушка из семьи, репутация которой омрачена лишь парочкой адюльтеров или нечистоплотных финансовых делишек – иными словами, обыденными, заурядными скандалами, которые то и дело случаются среди богатых, но даже близко не напоминают тайны семьи Чэпел, с их контактами со сверхъестественным, уединенностью, бесконечной чередой сестер с цветочными именами, и ни одного наследника мужского пола вокруг.

Будущие молодожены проводили время в компании семьи и друзей Мэтью: на вечеринках в прибрежных особняках Коннектикута и Лонг-Айленда, на ужинах и концертах в Нью-Йорке и на летней вилле Мэйбриков в Гудзонской долине. Иногда к ним присоединялась Розалинда, увлеченная поиском будущего мужа. Они уезжали втроем, а когда Мэтью привозил их домой, Эстер никогда не приглашала его в дом. Возможно, это лишь добавляло ей привлекательности.

Но когда до свадьбы оставалось два дня, Эстер больше не могла держать оборону. Мэтью с родителями и младшей сестрой направлялся из Нью-Йорка в Нью-Хейвен, где жил брат миссис Мэйбрик, декан Йельского университета, со своей семьей. Миссис Мэйбрик предложила Мэтью заехать к нам на пару коктейлей, а потом забрать Эстер и Розалинду на барбекю, которое в честь какого-то события устраивал брат. Эстер была уверена, что миссис Мэйбрик специально это подстроила, чтобы наконец побывать у нас дома (то была далеко не первая ее попытка). Ей, видимо, хотелось посмотреть на нас в естественной среде обитания. Если бы Эстер саму не пригласили на барбекю, она даже была готова заподозрить, что никакой вечеринки в Нью-Хейвене и не планировалось.

Весь день мы готовились к визиту Мэйбриков, назначенному на четыре часа, помогая Эстер переставлять мебель в гостиной на первом этаже. Эта комната еще более походила на музей, чем остальные, – она была оформлена в довоенном стиле (и речь тут о Первой мировой). Как и большую часть дома, гостиную обставляла наша бабушка по отцовской линии. Приехав сюда молодой невестой, Белинда менять ничего не стала – ей не было дела до неживых материй вроде мебели и картин.

Мы переставляли туда-сюда стулья «истлейк» и два дивана – один с шелковой обивкой цвета шампань с цветочной вышивкой, другой – вельветовый, изумрудно-зеленый, с изогнутой спинкой. Мы передвигали столики со стеклянными лампами и изысканными фарфоровыми украшениями. На стенах висело несколько грозных портретов наших остролицых и угрюмых предков, а рядом с ними – антикварные винтовки Чэпел, но с ними мы ничего поделать не могли. Винтовки расстраивали Эстер: по ее словам, из-за них наш дом напоминал охотничью берлогу. Она говорила, что семейный дом Мэтью – таунхаус в Верхнем Ист-Сайде – был декорирован в элегантных сливочно-кремовых тонах, а на стенах висели картины с морскими пейзажами и парусниками.

– Но зато свой дом на Гус-корт ты обставишь сама, и это самое главное, – сказала Розалинда, пытаясь утешить сестру.

– Граус-корт.

– Я о том, что мама Мэтью вряд ли станет вменять тебе в вину эту коллекцию старья. Нашим родителям – может быть. Но не тебе.

Это успокоило Эстер в той степени, в какой ее можно было успокоить: ее нервы были натянуты как струна. Забежав на кухню – проверить, как там закуски и напитки, – она отправилась наверх одеваться, потребовав, чтобы мы тоже начали собираться и были готовы без пятнадцати четыре, на случай если Мэйбрики приедут раньше. Словно выводок послушных утят, мы последовали за ней наверх. У родительской части дома она остановилась: дверь в гостиную мамы была закрыта.

– Айрис, оденься побыстрее, пожалуйста, и посмотри, как там мама. Доуви же напоминала ей о визите Мэйбриков, но нужно убедиться, что она готова.

– Ты точно хочешь, чтобы она к ним вышла?

Эстер вздохнула.

– Я, может, и не хочу, но миссис Мэйбрик будет настаивать.

Я не знала, почему меня выбрали на эту почетную роль, но возражать не стала. Надев выходное платье – что-то яркое, что для меня выбрала Эстер, – я подошла к гостиной Белинды и постучала.

– Доуви? – откликнулась она.

– Нет, мама, это я, – держась за дверную ручку и ожидая приглашения войти, сказала я. Она не отвечала.

– Айрис, – пояснила я.

Дверь резко распахнулась, кругляш ручки выскользнул из моей руки, и я вздрогнула. Мама стояла передо мной – белая блузка, юбка лавандового цвета чуть ниже колен, черные туфли на небольшом каблуке. Странно было видеть на ней цветную одежду – лавандовая юбка говорила о том, что Белинда сделала над собой усилие или хотя бы хотела, чтобы все так подумали.

Я вошла в гостиную. Как и в прошлый раз, здесь было невыносимо душно. Шторы были приоткрыты, а на столике у дивана по-прежнему стояла ваза с лилиями и лежал дневник. Она просидела в этой комнате всю неделю, дыша отравленным цветами воздухом, и я была уверена, что это лишь усугубило ее страхи о предстоящей свадьбе.

Закрыв за мной дверь, она подошла к зеркалу и попыталась приколоть брошку на блузку.

– Я хорошо выгляжу? – спросила она, повернувшись ко мне. Руки ее дрожали, и она сжала их в кулаки.

С одеждой все было прекрасно, но вот ее волосы были убраны в слишком тугой пучок, открывая покореженные мочки ушей. Она присела на диван, позволив мне поправить ей прическу. Я высвободила несколько прядей по бокам и опустила их чуть ниже, чтобы они прикрывали уши.

– Так лучше, – сказала я, и она заметно расслабилась, хоть и не до конца. Она вытянула из кармана белый платок и стала дышать через него. Мне было невдомек, что она снова чувствует запах роз, но я видела, что ей нехорошо.

– Сказать им, что тебе нездоровится?

– Нет-нет, – ответила она из-под платка приглушенным голосом. – Все только начнут беспокоиться.

Я присела рядом с ней: было очевидно, что из комнаты она пока выходить не собирается, хотя в дверь уже позвонили. Она продолжала дышать через платок, глядя прямо перед собой, и я не знала, о чем с ней говорить. Мне так часто не хватало ее внимания, что когда я наконец получила его, то не знала, как себя вести. Она заставляла меня нервничать.

Она опустила платок и расправила его на коленях, сделав несколько глубоких вдохов, словно ее сейчас стошнит. Я подала ей стакан воды со столика, но она лишь отмахнулась.

– У меня ничего не вышло, – сказала она, расправляя на коленях платок – белый, с вышитыми на нем крошечными пчелками. Когда она была маленькой, так ее называл папа: «моя пчелка». – Почему меня никто не слушает?

– Я тебя слушаю, – сказала я, размышляя, не признаться ли ей в том, что сделала, но опасаясь ее реакции. И все же она была так расстроена, что мне очень захотелось поднять ей настроение.

– Вообще-то я пытаюсь остановить свадьбу, – сказала я. – Не знаю, насколько это поможет, но я уже разбила весь свадебный фарфор и уничтожила другие подарки: зарыла их в лесу. Сегодня, как только Эстер уедет, я собираюсь идти за новой порцией.

Она непонимающе посмотрела на меня.

– Если подарки исчезнут, ей ведь придется отложить свадьбу? – На самом деле я понимала, что мои усилия вряд ли к чему-то приведут. – Просто я не знала, что еще можно сделать.

Белинда ласково похлопала меня по коленке, и я поняла, что этим жестом она выражает мне свою признательность.

– Мне кажется, я знаю, что должно случиться, – сказала я, взяв ее руку в свою. – Ты думаешь, что Эстер умрет, рожая ребенка, как бабушка Роуз.

При упоминании Роуз