— С ней все будет в порядке, — в сотый раз напомнила мне мать, которую мы все же привезли из аэропорта на такси, с трудом пробившись сквозь поток машин и автобусов, мчавшихся навстречу.

Наша мама была единственным человеком, прилетевшим на этот остров, чтобы остаться здесь. Все остальные — и туристы, и местные, — мечтали поскорее убраться отсюда. И я прекрасно их понимал, и хотел того же, только мы не могли улететь отсюда без Алисии.

До этого мы доставили ее в больницу, где медики сразу же увезли Алисию от нас, чтобы обследовать. И я, конечно, не возражал, хотя больше всего мне хотелось, чтобы она осталась рядом со мной. Тогда я был бы спокоен. Тогда с ней ничего не случилось бы. Как я мог уехать от нее? Как мог доверить ее жизнь Гарри Форстеру?

Форстера так и не нашли. Как и сотни других людей, похищенных цунами. Воздух над Пукетом сделался густым от рыданий и стонов. Кого-то из туристов некому было даже оплакать — гибли целыми семьями. Из местных почти никто не пострадал: служащие отелей не жили на острове, они приезжали на работу с материка. Их семьи, их дома были в те страшные минуты вне опасности.

Я поражался оптимизму и жизнестойкости этих людей, уже взявшихся разгребать последствия катастрофы. Я еще не мог прийти в себя, а десятки людей сообща растаскивали завалы, оставшиеся от стоявших на берегу баров, массажных кабин, небольших коттеджей, вроде того, в котором жил мой отец. Обмотавшись веревками, как бурлаки на картине русского художника Репина, они сообща утаскивали куда-то огромные поваленные пальмы, и, глядя на их усилия, мне верилось, что скоро Пукет снова станет жемчужиной Адаманского побережья…

Но все уже не могло быть как прежде. То и дело на меня накатывало отчаяние: я ведь мог спасти кого-нибудь, когда был под водой! Никогда ни до, ни после чужие жизни не зависели от меня настолько прочно. Я оборвал все эти невидимые нити. Я позволил этим людям утонуть, потому что искал Алисию.

— Ты не мог спасти всех, сынок, — сказал мне отец, враз утративший всю свою жизнерадостность. Я даже заметил седину в его буйных, как и темперамент, волосах.

Они с мамой весь вечер жались друг к другу, как две испуганные птицы. Огромность беды, произошедшей на их глазах, так убедительно показала им ничтожность их разногласий, что мои родители цеплялись друг за друга, страшась потери. Это, оказывается, может произойти и помимо их воли. Конечно, они оба знали об этом и раньше, но когда такое происходит на твоих глазах, начинаешь воспринимать все иначе.

Я не мог простить себе, что столько времени скрывал от Алисии все, что было у меня в душе. Ведь она могла уйти из жизни, так и не узнав, как я люблю ее. Как я бродил по коридорам колледжа, надеясь просто встретить ее, погладить взглядом золотистые волосы, услышать голос, который произносит: «Привет, Кевин!» Обычные слова, в которых, оказывается, не только для меня, но и для нее было столько смысла… Если только мой отец не ошибся. Но я почему-то сразу поверил ему.

— Ты не мог спасти всех, сынок, — то и дело повторял он. — Но, если б ради кого-то ты не спас Алисию, ты не простил бы себе этого до конца жизни. И этому человеку не простил бы… Думаешь, тому парню легко было бы жить с таким проклятием?

Я посмотрел на него. Отец выглядел постаревшим на добрый десяток лет. Теперь стриженая, черноволосая мама выглядела его младшей сестрой, хотя еще недавно мне казалось, что он смотрится моложе.

Мы сидели прямо на песке возле того места, где несколько часов назад был его коттедж. Все его картины погибли, ни одной даже не нашли, но никто из нас даже не заговаривал об этом.

Я заверил его:

— Если я кого и проклинаю, так только себя.

— А вот этого не смей делать! — вмешалась мама. — Ты же не Господь, чтобы спасти сотни!

— Спасибо, что заставила меня научиться плавать, — вспомнил я.

Она махнула незагорелой рукой:

— Меньше всего я хотела, чтобы это пригодилось тебе в таких обстоятельствах.

— Получается, что всегда нужно предполагать такие обстоятельства.

Мы замолчали, глядя на грязный песок у наших ног. Еще недавно он был золотистым, как… Впрочем, все вокруг напоминало мне Алисию. Это она была жемчужиной Андаманского побережья.

«Простит ли она мне тот ужас, что ей пришлось пережить из-за меня, — в который раз спросил я себя. — Если она действительно прилетела на Пукет ради меня… Невозможно поверить в это! Почему она до сих пор никак не проявила своей любви? Зачем ей понадобилось сделать это именно здесь?»

Вообще-то я понимал зачем. Здесь, в этом вчерашнем раю, было все, что приподнимает любовь на уровень романтики. Алисии хотелось, чтобы наши главные слова прозвучали под пальмами возле нежно шепчущего моря. Разве она могла представить, что оно обрушится на нее с яростью взбесившегося зверя?

— Чем мы тебя так разгневали? — спросил я у водной глади, которая опять была безмятежна.

Вместо ответа я вдруг услышал вкрадчивый перезвон телефона. Не моего, он утонул, когда я нырял за Алисией. В больнице мы оставили номер телефона моей мамы.

Я вскочил, пока она извлекала трубку из сумки, валявшейся рядом. Я не мог сидеть и ждать, когда нам скажут, что Алисия… Что они скажут?

— Что? — не выдержав, крикнул я, хотя мама еще продолжала что-то выслушивать.

Она сделала строгое лицо и погрозила мне: «Не мешай!» Потом сказала кому-то:

— Мы вам бесконечно признательны. Я все поняла. На два слова. Разумеется.

И протянула мне маленькую трубку. Она сразу же чуть не выскользнула из моей руки, оказывается, ладонь вспотела от волнения.

— Алло?

Голос у меня дрогнул и сорвался. Но я уже успел услышать другой — самый желанный, самый красивый, хоть и немного слабый.

— Кевин?

— Алисия! — заорал я на весь берег. — Как ты, солнышко? Можно приехать к тебе?

Другим ухом я услышал, как хмыкнул отец:

— Интересно, на чем он собирается ехать?

Надо заметить, он не слишком горевал по своей «Вольво», потому что найти ее на Пукете не составляло труда. Не могли же ее вывезти отсюда!

Я отошел от родителей подальше.

— Кевин, — опять раздался голос Алисии. Такой живой, самый волнующий голос.

Мне с трудом удалось вымолвить:

— Да, милая?

— Ты спас меня, Кевин? Это правда?

— Ерунда. Я просто вытащил тебя из воды.

Она убежденно повторила:

— Ты спас меня.

— Главное, что ты жива. Это самое-самое главное!

— Но…

Я насторожился:

— Что такое?

Меня вдруг пронизал страх: а что, если за ту четверть часа, что Алисия пробыла на яхте с Гарри, она успела влюбиться в него? И теперь она не представляет, как сказать мне о том, что жизнь без него не имеет для нее смысла. Знает ли она, что Гарри погиб? Вряд ли. Кто мог сказать ей об этом? Тогда она сообщит мне кое-что другое, но для меня не менее безнадежное…