— Нет.

Он заметил ее удивление и сказал:

— Мне не следует в этом признаваться?

— Я бы не стала, сэр Гарри.

— Мне бы хотелось быть любящим дядей. — Его улыбка стала теплой. — Но у меня не было возможности встретиться ни с одним из этих детей.

— Ну да, — пробормотала она. — Вы столько лет провели на континенте.

Он слегка склонил голову к плечу. Интересно, он всегда так делает, когда ему что-то любопытно?

— Вам многое обо мне известно.

— Это то, что о вас знают все. — Ему не стоило удивляться.

— В Лондоне тайны личной жизни не существует, не так ли?

— Вы угадали, — вырвалось у нее, прежде чем она успела понять, что сказала. — Хотите чаю?

— С удовольствием. Спасибо.

После того как Оливия позвала Хантли и отдала соответствующие распоряжения, он сказал почти доверительно:

— Это было то, чего мне больше всего не хватало в армии.

— Чая? — В это трудно было поверить.

Он кивнул:

— Я просто скучал по нему.

— А вас им не снабжали? — Оливии почему-то казалось, что это невероятно.

— Только иногда. В остальное время нам приходилось обходиться без чая.

В его голосе было что-то задумчивое и почти детское, что заставило ее улыбнуться.

— Надеюсь, что наш вам понравится.

— Я не привередлив.

— Вот как? Казалось бы, что при такой любви к чаю вы должны быть знатоком.

— На самом деле мне так часто приходилось обходиться без него, что я ценю каждую каплю.

Она рассмеялась:

— Вы так скучали по чаю? Большинство моих знакомых мужчин назвали бы бренди. Или портвейн.

— Нет. Чай, — твердо заявил он.

— А кофе вы пьете?

Он покачал головой:

— Слишком горький.

— А шоколад?

— Только с большим количеством сахара.

— Вы оригинальный человек, сэр Гарри.

— Насколько я понимаю, только вы находите меня оригинальным.

У нее запылали щеки. Этот человек уже начинал ей нравиться. Самое худшее было в том, что он прав. Она за ним следила, и это было оскорбительно. Все же ему не следует прилагать столько усилий только ради того, чтобы поставить ее в неловкое положение.

Принесли чай, и это избавило ее от необходимости вести дальше эту полную намеков беседу.

— Молоко?

— Пожалуйста.

— Сахар?

— Нет, спасибо.

— Не надо сахара? И это при том, что вы любите его в шоколаде?

— И в кофе, если мне приходится его пить. Чай — это нечто совсем особенное.

Оливия передала ему его чашку и занялась своей. Было что-то успокаивающее в привычных движениях. Ее руки просто знали, что надо делать. Беседа тоже шла по накатанному пути. Простая и незамысловатая, она между тем помогла ей восстановить душевное равновесие. Причем настолько, что к тому времени, как он сделал второй глоток, она была готова разрушить мирную атмосферу чаепития, спросив с милой улыбочкой:

— Вы знаете, что говорят о вас? Что вы убили свою невесту.

Он поперхнулся, что доставило ей большое удовольствие, но быстро оправился и ответил спокойным, ровным голосом:

— Неужели?

— Представьте себе.

— А они говорили, как я ее убил?

— Нет.

— А когда?

— Возможно, и говорили, — солгала она, — но я особенно не прислушивалась.

— Хм-м. — Казалось, он задумался. Зрелище было обескураживающее. Этот высокий мужественный мужчина сидит в гостиной ее матери, на неудобном стуле в египетском стиле, с чашечкой чая в руке и, по-видимому, размышляет о том, насколько нелепо выглядит обвинение его в убийстве своей невесты.

Он отпил глоток чая.

— А кто-нибудь упомянул ее имя?

— Имя вашей невесты?

— Да, — ответил он обычным тоном, будто они обсуждали погоду или шансы на победу любимой лошади на второй день скачек на ипподроме в Аскоте.

Оливия чуть тряхнула головой и поднесла к губам чашку.

Он на мгновение закрыл глаза, потом посмотрел ей в лицо и покачал головой с печальным видом:

— Она теперь покоится с миром, и это все, что важно.

Оливия не просто поперхнулась чаем. Пытаясь выдохнуть, она выплеснула его изо рта фонтаном прямо на стол. А он рассмеялся. Негодяй.

— Господи, я давно так не смеялся, — сказал он, вытирая выступившие на глазах слезы.

— Вы невыносимы.

— Вы обвинили меня в убийстве!

— Ничего подобного. Я просто пересказала то, что кто-то говорил.

— Ах да, — насмешливо ответил он. — Это, конечно, очень большая разница.

— Я это сказала для вашего сведения. Я в это не верю.

— До глубины души тронут вашей поддержкой.

— Это не поддержка, — резко сказала она, — а всего лишь здравый смысл.

— Вы поэтому следили за мной?

— Я не… — Господи, ну почему она все еще это отрицает? — Да, следила. Разве вы не сделали бы то же самое?

— Для начала я мог бы вызвать констебля.

— «Для начала я мог бы вызвать констебля», — передразнила она его голосом, которым обычно говорила со своим братом.

— А вы вспыльчивы.

Она взглянула на него сердито.

— Ладно. Вы по крайней мере обнаружили что-нибудь интересное?

— Да. Обнаружила.

Он подождал, а потом попросил:

— Расскажите, прошу вас. — От Оливии не ускользнули нотки сарказма, прозвучавшие в его голосе.

— Объясните, почему вы были в шляпе.

Он посмотрел на нее так, будто она сошла с ума:

— О чем вы говорите?

— О шляпе. — Она подняла руки и описала вокруг головы нечто, напоминающее головной убор. — Она была смешная, с перьями. И вы сидели в ней в доме.

— Ах, это. — Гарри подавил смешок. — На самом деле я надел ее специально для вас.

— Вы не знали, что я стою за занавеской.

— Простите меня, но я знал.

От смущения у нее приоткрылся рот.

— Когда вы меня видели?

— С того момента, как вы встали у окна. — Гарри пожал плечами, будто говоря: «Попробуйте возражать». — Вы не так хорошо умеете прятаться, как думаете.