– Тогда кому?

– Город принадлежит своим жителям.

Альтаир вновь почувствовал странное ощущение, ставшее уже привычным: его мир вдруг накренился.

– Как ты смеешь говорить от имени жителей? – спросил он, пытаясь вернуть себе душевное равновесие. – Ты воровал у них продовольствие. Безжалостно наказывал за малейшие проступки. Насильно заставлял себе служить.

– Я готовил их к жизни в новом мире, – возразил Монферрат таким тоном, будто Альтаир не понимал очевидных вещей. – Говоришь, воровал их продовольствие? Нет. Я делал надлежащие запасы, чтобы, случись тяжелые времена, можно было бы его раздавать, уберегая людей от голода. Посмотри вокруг. Цепной квартал – самое спокойное место в Акре. Здесь нет преступлений… кроме тех, что творят такие, как ты. Что касается воинской повинности, я набирал людей не для сражений. Их учили порядку и дисциплине. Вряд ли такое обучение можно назвать злом.

– Даже если ты верил в благородство своих намерений, поступки твои были жестокими и не могли продолжаться. – У ассасина почему-то не было прежней убежденности в правоте своих слов.

– Посмотрим, насколько сладкими окажутся плоды твоих трудов, – сказал быстро слабеющий Монферрат. – Думаешь, такие, как ты, – освободители городов? Нет. Вы лишь ввергаете их в хаос. И в конечном итоге винить за все вы будете самих себя. А ты, говорящий о добрых намерениях…

Он умер, не докончив фразы.

– В смерти мы все равны, – сказал Альтаир, обмакивая перо в кровь.

Он быстро взобрался на крышу и ушел по намеченному пути отступления, словно никогда и не проникал в цитадель.

Альтаир испытывал усталость и досаду. Многодневные поездки были утомительными сами по себе, но после каждого убийства ему приходилось возвращаться в Масиаф. И каждый раз Наставник требовал от Альтаира подробностей, но в то же время сам о многом умалчивал.

Этот раз не стал исключением.

– Я уже знаю о твоем успехе, – сказал Аль-Муалим. – Прими благодарность от меня и всего королевства. Освобождение городов от нечестивых правителей упрочивает дело мира.

– Ты действительно так в этом уверен? – спросил Альтаир.

Его собственная уверенность неумолимо уменьшалась.

– Способы правления отражаются на тех, кем правят. Очищая города от этой скверны, ты исцеляешь умы и сердца их жителей.

– Наши враги не согласились бы с этим, – сказал Альтаир, вспоминая предсмертные слова тех, чьи глаза он закрывал.

– Что ты имеешь в виду?

– Каждый из тех, кого я убивал, говорил мне перед смертью странные слова. Они не испытывали сожаления. Даже умирая, эти люди были уверены в своем успехе. Хотя в открытую мне никто не признавался, но я догадался о существовании некой связи между ними. Я просто уверен, что она есть.

Аль-Муалим пристально посмотрел на своего ученика:

– Альтаир, есть разница между правдой, которую мы слышим от других, и правдой, которую мы видим собственными глазами. Большинство людей предпочитает не делать различий. Так им проще. Но ты, будучи ассасином, просто обязан видеть эту разницу. Думать над чужой правдой. Подвергать ее сомнению.

– Тогда что объединяет этих людей? – не унимался Альтаир.

Он был уверен: Наставник знает ответы. Все ответы.

– Будучи ассасином, ты также обязан отгонять подобные мысли и доверять своему наставнику. Настоящий мир невозможен без порядка. А порядок невозможен без твердой руки.

– Наставник, ты говоришь загадками. – Альтаир не смог скрыть раздражение в своем голосе. – Ты хвалишь меня за внимательность к мельчайшим подробностям и следом требуешь не особо вдумываться в чужие слова. Как же мне быть?

– Ты получишь ответ, когда у тебя отпадет надобность задавать вопрос, – сказал Аль-Муалим все так же загадочно.

Альтаир понимал, что не добьется от Наставника никакого вразумительного ответа.

– Думаю, ты велел мне вернуться в Масиаф не только ради наставлений, – не слишком почтительно сказал он.

– Да, – коротко ответил Аль-Муалим и снова отправил его в Дамаск.

Абу аль-Нуквод стал следующей целью ассасина. Но вначале ему предстояла встреча с наглым рафиком дамасского бюро…

– Альтаир, друг мой. Входи. Прошу. Чью жизнь тебе нужно забрать на сей раз?

Альтаир нахмурился. Он не горел желанием слушать язвительные слова в свой адрес, однако неприязнь к рафику никак не оправдывала его злость. По правде говоря, глава дамасского бюро был человеком небесталанным, и если бы нашел своим способностям лучшее применение, то не просиживал бы в бюро дни напролет. Альтаир решил, что при удобном случае он скажет об этом рафику. А пока его в Дамаске ждало новое дело. Новая цель.

– Меня послали убить Абу аль-Нуквода, – сказал Альтаир. – Можешь что-нибудь рассказать о нем?

– Его у нас называют «королем-купцом»! – воскликнул рафик, впечатленный поручением Аль-Муалима. – Едва ли не самый богатый в городе человек. Весьма вспыльчив. Весьма опасен. Я завидую тебе, Альтаир… Нет, конечно, не тому, что тебя лишили звания… Я завидую всему остальному… кроме тех ужасов, которые рассказывают о тебе другие ассасины. Но если отбросить твое недавнее поражение и ненависть, которую ты вызвал во многих… я тебе очень завидую.

Альтаир представил, как будет выглядеть шея рафика с торчащим оттуда кинжалом.

– Мне нет дела до чужих слов и мыслей, – сказал он. – Меня сюда послали выполнить задание. И потому еще раз спрашиваю: что ты можешь сказать об этом «короле-купце»?

– Только то, что он, должно быть, очень дрянной человек, раз Аль-Муалим послал тебя оборвать его жизнь. Он знается только с людьми своего круга: разодетыми и увешанными дорогими побрякушками. Живет в той части Дамаска, где селится знать. Праздным его не назовешь. Он вечно чем-то занят. Потолкайся среди таких, как он. Думаю, от них ты узнаешь о нем все, что тебе надо.

Альтаир так и поступил, отправившись в мечеть Омейядов, потом на рынок Саруджа и, наконец, к цитадели Салаха ад-Дина. Жители Дамаска ненавидели Абу аль-Нуквода. Его называли мошенником, присваивавшим себе городские деньги. Основная часть этих денег отправлялась в Акру в качестве платы Уильяму де Монферрату. Узнав об этом, Альтаир мрачно улыбнулся.

Далее его путь лежал к медресе Аль-Калласах. Возле ступеней медресе о чем-то проповедовали несколько ученых мужей. Альтаир прислушался. Про Абу аль-Нуквода не было сказано ни слова, однако ассасина озадачили их речи.

– Горожане, достаньте ваши свитки, – говорил первый. – Сложите их в кучу передо мной. Хранить их у себя – грех. Узнайте и примите истинность моих слов. Освободитесь от лжи и пороков прошлого.

Хотя Альтаиру надо было спешить, он не двинулся с места. В словах ученого было что-то, зацепившее его мысли. «Освободитесь от лжи и пороков прошлого». Имело ли это какое-либо отношение к «новому порядку», о котором он постоянно слышал?