– Касим! – с упрёком завопила она. Из горла у неё вырывалось потрескивание. Точно так же трещали неделю назад волосы, когда Флинн, сама того не зная, покрасила их в лиловый, голубой и золотой цвета. – Что ты туда подсыпал?! Шипучий порошок Рахенснафа?!

Касим громко рассмеялся:

– Разгильдяйство, тщеславие, бесшабашность, унылость, непоседливость?

Флинн со вздохом встала из-за стола и понесла грязную посуду к стойке самообслуживания. В мыслях она была далеко, в голове состава, кое у кого, кто тоже любит добавлять в воду шипучий порошок Рахенснафа.

Поезд громыхал по засыпанным снегом сосновым лесам. У Флинн оставался ещё час времени до начала вечерних самостоятельных занятий. Она сделала глубокий вдох и с решительным видом толкнула железную дверь в начале вагона-столовой. Пришла пора поговорить с Фёдором.

В коридоре вагона-кухни в воздухе парила музыка. «Ненавижу орхидеи, а люблю азалии», – заливался высокий женский голос. Очевидно, Рейтфи за работой опять слушал какой-нибудь мюзикл. Флинн прошла весь прилегающий к кухне хозяйственный вагон, где, как всегда, было свежо и дуло из всех щелей. В следующем за ним багажном вагоне метровыми штабелями высились старые чемоданы и дорожные сумки, шурша, покачивающиеся на поворотах. По деревянным нестроганым половицам сновали мыши. Флинн быстро шла по мрачному вагону – и вот впереди остался лишь один соединительный мостик.

Между вагонами ей в лицо и волосы ветер швырял снег и льдинки. С онемевшими от холода губами и снежной паутиной в волосах зайдя в складской вагон, Флинн нашла Фёдора в его тёмном запылённом углу. Она казалась самой себе какой-то йети, но Фёдор, сидящий на ящике с надписью: «Овощи», ненадолго подняв глаза от книги, сказал:

– О, смотри-ка, Снежная королева!

Флинн подумала, что он плохо её рассмотрел. И всё же, хотя голос его звучал недружелюбно, на душе у неё при этих словах чуточку потеплело.

На стене рядом с гамаком Флинн обнаружила список, который подарила Фёдору пять дней назад, думая, что расстаётся с ним. Там было написано:

«Благостный

Напольные часы

Плеяды…»

Каракулями Фёдора внизу было приписано ещё «волосы единорога». Эти слова привели её в радостное смущение, как почти комплимент Фёдора при их первой встрече в поезде. Тогда, несмотря на её невыразительный облик, он сразу угадал в ней девчонку: «Ты себя в зеркале когда-нибудь видела? У тебя такие глаза…» – восторженно разглядывая её лицо, сказал он.

«Золотистые глаза… пёстрые волосы… всё-таки выгляжу я более незаурядно, чем та девица с пучком на затылке», – с досадой подумала Флинн. Ей очень хотелось поговорить с Фёдором о его встрече на вокзале с той девушкой, но, открыв рот, она запнулась. Она ведь ему не подруга. Не постоянная подруга. Внезапно она вообще перестала понимать, имеет ли право расспрашивать его о личной жизни.

«Мы всегда говорили только о поезде, – осознала вдруг Флинн. – О магической технологии, паркур-дуэлях и непавах». Фёдор никогда не рассказывал ей о себе. Что-нибудь такое, о чём никто другой не знает.

Флинн почувствовала себя полной дурой. А что, если он всегда видел в ней только несносную обузу?

– Все считают меня какой-то особенной, – неожиданно начала Флинн, – потому что меня выбрал тигр. – Она знала, что если кто и понимает её тревогу, то это Фёдор.

Но Фёдор лишь недовольно фыркнул, не отрываясь от своей потрёпанной книжки:

– Всемирный экспресс ещё не весь мир, Флинн. Совсем наоборот, – прибавил он таким назидательным тоном, словно разговаривал с малышнёй.

Внутри у неё всё скрутилось в болезненный узел.

– Знаю, – поспешно сказала она, – но… – Её слова парили по вагону подобно мерцающей угольной пыли, такие невесомые и незначительные и будто совершенно Фёдору неинтересные.

Флинн сникла. Она смотрела на сидящего тут Фёдора – мощные плечи склонены над книгой, серьёзный сосредоточенный взгляд направлен на грязные страницы, – и разница в возрасте между ними казалась ей непреодолимой преградой: словно их разделяли не какие-то два года, а целая жизнь.

В лице его отражались истории, которые он Флинн никогда не расскажет, а в глазах стояло прошлое, сделавшее его слишком сердитым и утомлённым для пятнадцатилетнего. Тут угадывался опыт, позволяющий ему говорить «Всемирный экспресс – это ещё не весь мир».

Флинн снова начала разговор:

– Знаю, но он очень важная часть мира. – Она подумала о неиспользованном билете Фёдора, приклеенном в вагоне для самостоятельных занятий, и прибавила: – Вот только ты этого не понимаешь!

Она знала, что её слова ранят Фёдора, но это правда. Рельсы, по которым катил Всемирный экспресс, были не просто какой-то точкой на глобусе. Более того – они были нитями вокруг него, удерживающими словно в клубке шерсти все страны и континенты. Но откуда же у Фёдора взяться ощущению, что он держит в руке целый мир, если он даже пальцем пошевелить в том направлении не соглашается?

Флинн недолго поразмышляла, не стоит ли извиниться перед Фёдором, но потом просто повернулась и скрылась за стеллажом со школьными принадлежностями. В душе у неё всё как-то странно застыло. Чтобы успокоиться, она принялась считать шаги до конца вагона. Два, три, четыре… На счёт «пять» покрытая копотью ладонь схватила её за руку.

Флинн, в испуге остановившись, обернулась. Она стояла к Фёдору так близко, что ощущала лёгкую ауру дыма и жара, часто часами окружающую его после работы в будке паровоза.

– Я не это имел в виду, Флинн, – сказал Фёдор. В лице его читались огорчение и неподдельное раскаяние. – Ты, конечно же, тигрик по праву.

Флинн не верила своим ушам. Всего две недели назад он уверял, что она ни за что не станет никем выдающимся. А теперь утверждает обратное! Если всё так, как он говорит, значит, им навсегда суждено жить в разных мирах.

Флинн с ужасом вырвала руку.

– Определись, наконец! – в раздражении воскликнула она. Сердце её бешено колотилось, словно она призывала Фёдора сделать выбор не между двумя точками зрения, а между ней и девушкой с пучком на затылке.

Фёдор разочарованно вздохнул:

– У меня нет времени препираться, Флинн. Мне неспокойно. Ты в окно выглядывала? Всю дорогу снег, и лёд, и холод. – Он бессильно покачал головой. – Я уже говорил об этом с Даниэлем и Дарсоу. Тут что-то не так. До того как оказаться во Всемирном экспрессе, я тринадцать лет прожил в России – и никогда в сентябре не было так много снега! – Он многозначительно взглянул на неё. – Вот это действительно большая проблема.

Сердце Флинн болезненно сжалось.

– Ты подчеркнул «это», а не «большая проблема», – констатировала она. – Так, словно мои тревоги ничего не стоят. – Голос её становился всё более вялым. – Так, будто это какое-то идиотское соревнование! – Всё тело у неё покалывало от изнеможения. Ей подумалось о северных енотах, которые отказывались говорить с ней, пока она не победит в неделе состязаний. Состязаниями она уже сыта по горло.