откидывается на кресло и жмет кнопку селектора. – Ольга Геннадьевна, будьте добры кофе.

Секретарь у Шахова колоритная, конечно. Похожа на Шапокляк, только что вместо вредностей занимается вполне себе нормальной работой. Но на каждого посетителя смотрит как на голодранца-побирушку. Надеюсь, она не плюнет мне в кофе.

Мобильник опять вибрирует и я. Еще раз извинившись, покидаю кабинет.

Если Оболенский начнет мозг выносить Юлиным «отдыхом», сразу сброс нажму. После очередной ссоры благоверная укатила на спа-курорт, чем меня несказанно обрадовала. Я без лишней суеты мог и поработать, и с Шаховым встретиться, чтобы обсудить дальнейшее сотрудничество. Ему мои идеи приглянулись.

Забравшись в самый тихий закуток, поднимаю трубку.

- Наконец-то! – рычит Оболенский без приветствия. – Где тебя черти носят?! У бабы завис?

Морщусь, как от зубной боли. Юлией сыт по горло, какие бабы? А, впрочем… Перед глазами мелькает гибкая фигура в алом платье. Я старался не думать об Алене. Но порой она просачивалась в мою жизнь в незначительных мелочах: незнакомая девушка, похожая на нее глазами и красотой волос, особенно вкусные печенья в кафе, детский смех… Последнее дергало за нервы все так же больно. Никогда раньше не задумывался о детях, а теперь провожал взглядом коляски. И все больше убеждался – Юлию в роли матери не вижу никак. А вот Алену легко.

- По себе судите? – возвращаю шпильку Оболенскому. – Или охрана бдит?

- Какая охрана? – ворчит Оболенский, а голос фальшивый насквозь. – Забудь… Я к тебе по делу. Бесстужев в реанимации.

- Где? – переспрашиваю тупо, а рука к шее тянется – галстук ослабить.

Но если он в реанимации, то… А как же Аленка? Что с ней? Тоже в больнице?! Черт, она же на складах бывает, на стройке…. Неужели опять ЧП?!

- С сердцем свалился, - продолжает информировать Оболенский. – Уже неделю на аппаратах.

От облегчения голова кругом – значит, с Аленой порядок.

Я с силой тру шею и, наконец, заставляю себя собраться. Ни в коем случае нельзя показать, что меня эта новость хоть чем-нибудь зацепила! Оболенский может сделать очень правильные выводы касательно нашего с Аленой прошлого.

- Ну и что? Документы я сдал, все вопросы закрыл. К фирме его отношения не имею.

Оболенский сопит в трубку. Пытается прощупать, насколько я фальшивлю, но быстро сдается.

- Ты ведь с его женой хорошо знаком. Нравился ей, - добавляет вкрадчиво.

Вот урод.

- Нравился я многим, Георгий Георгиевич. Детям, знаете ли, свойственна влюбчивость. А поищите еще Танечку Жанко? Она мне нравилась капец как. Цветы ей носил, стихи сочинял…

Оболенский молчит. Не верит мне, но информации недостаточно.

- ...Ну так что? - продолжаю «равнодушно». - Мне теперь весь наш колхоз вспоминать, кто в кого влюблялся?

Трубка тяжело вздыхает:

- Я к тому, что меня она избегает, общается через замов. А ты мог бы и поговорить с глазу на глаз по старой дружбе.

- Не было никакой дружбы, - цежу, окончательно срывая шелковую удавку. И лучше бы это не было враньем… Лучше для Алены. – К чему эти телодвижения? Бесстужев скоро очнется, опять на всех гавкать станет.

- Очнется, как же… Хреновенько у него дела, врачи говорят. Как бы Елена Николаевна не осталась вдовой…

Я молчу. Не знаю, что сказать. Вообще ни черта из себя не могу выдавить – как баран таращусь на противоположную стенку.

А если Бесстужев реально не жилец? Что Аленой будет? Она же его любит… Галстука нет, а воздуха опять почему-то не хватает. И в груди неприятно так жжет, словно под сердцем раскаленная игла засела.

- …И ей будет нужен рядом кто-то хорошо знакомый, - продолжает Оболенский, не дождавшись моего ответа. - Пока девчонка будет загружена можно парочку выгодных контрактов пропихнуть.

Вот же… сволочь какая.

Как я не выматерился в трубку, сам не пойму. Кулаки не то, что чесались – болели от желания двинуть по лощеной морде. Решил, значит, бабла поднять, урод старый. Ну я ему…

- Скоро перезвоню, - выдавливаю из себя и нажимаю на сброс. А внутри не просто жжет - натурально кипит.

Я знал, что Оболенский циничная мразь, но не до такой же степени. Воспользоваться Аленой, пока она в таком уязвимом состоянии.

А память услужливо подкидывает воспоминания о прошлом. Я и сам не сильно лучше. Такой же мудак.

Засовываю телефон в карман и иду обратно к Шахову.

Объясню ему все, как есть. А потом – в Питер.

Обобрать Алену я не дам. Пусть Оболенский не мечтает даже.

Глава 15

В кабинете тихо так, что в ушах звенит.

Я силюсь вчитаться в бланк, лежавший передо мной, но буквы расползаются уродливыми кляксами.

С усилием тру виски, но это не помогает собраться. Кабинет Артура уютный и светлый, но все равно я чувствую себя в клетке. От желания вскочить и бежать в больницу немеют кончики пальцев, но какой смысл?

В реанимацию меня никто не пустит. Даже за деньги… Мои неумелые попытки выторговать у врача свидание с мужем с треском провалились. Доктор не стал ругаться. Сообщил, что я не первая, да и не последняя, но пускать к мужу отказался.

А ведь лечение не помогало! И вчера вечером у Артура опять останавливалось сердце.

Я до боли прикусываю губу. Ужасно хочется плакать и кричать, а слез нет. Засели под веками, словно льдинки, никак не выплакать. Но и после истерики мне вряд ли стало бы легче…

Селектор на столе осторожно кашляет:

- Елена Николаевна, - почти шепотом произносит Марьяна. – К вам Оболенский.

От нахлынувшей злости я едва нахожу сил ответить. Оболенский мне не понравился с первой секунды знакомства. Похожий на угря, с липким взглядом и неискренней улыбкой, мужчина вызывал стойкое желание обойти его по широкой дуге и больше никогда не встречаться.

Возможно, это реакция вызвана пониманием, что именно он – отец девушки, которой заменил меня Ястребовский, но это же не повод крутить носом. И все же я не могла избавится от чувства брезгливости и отторжения.

Вот и сейчас я едва удерживалась от гримасы, наблюдая за просочившимся в кабинет мужчиной.

- Елена Николаевна, доброе утро, - мурлычет Оболенский, а в карих глазах лед. – Как вы? Как здоровье Артура Романовича?

Не верю, что он не знает. Такой типаж на каждом углу имеет уши и глаза. Но приходится играть в вежливость.

- Пока без изменений,