Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сделал все, что смог, пока не открылся нью-йоркский офис, и отправился на могилу Джона Маги.
Вершина холма продувалась всеми ветрами, а захоронения были очень старыми. Многие надгробия покосились, склонившись к клочковатой траве, колышущейся над усопшими, но надгробие Джона Маги стояло прямо, как стойкий солдат, каким он и был. Годы и бури не пощадили простой могильный камень, однако еще можно было различить буквы и цифры.
Джон Доналд Маги
1898–1916 гг.
Слишком молод, чтобы умереть солдатом.
— Его мать заказала эту надпись, — произнес Кэррик. — По мне, так любой слишком молод, чтобы умереть солдатом.
Тревор повернулся к стоявшему рядом эльфу.
— Откуда вы знаете?
— О, я мало что не знаю, и еще меньше на свете того, что я не могу узнать. Вы, смертные, ставите памятники мертвым. Любопытная традиция. Человеческая. Камни и цветы — символы того, что было и прошло, не так ли? Но почему здесь ты, Тревор Маги? Почему навещаешь тех, с кем не был знаком при их жизни?
— Кровные узы, вероятно. Не знаю. — Тревор раздраженно повернулся к Кэррику. — Да что это, черт побери?
— Под этим ты подразумеваешь меня? В тебе больше от твоей матери, чем от деда, поэтому ты знаешь ответ. Твоя разбавленная американская кровь отрицает то, что просто лезет в глаза, а ведь ты много путешествовал. Ты видел больше, чем многие люди твоего возраста. Неужели до сих пор ты никогда не сталкивался с магией?
Тревору нравилось думать, что материнского в нем гораздо больше, чем от деда, а Кэролин Маги никогда не была легкой добычей.
— До сих пор я никогда не разговаривал с эльфами и призраками.
— Ты разговаривал с Гвен? — Веселье Кэррика улетучилось, синие глаза потемнели. Он крепко ухватил Тревора за руку. — Что она тебе сказала?
— Не вы ли говорили, что все знаете или можете все узнать?
Кэррик выпустил его руку и отвернулся. И заметался по маленькому кладбищу, чуть ли не натыкаясь на надгробия. Воздух вокруг него зашипел, заискрился.
— Только она важна для меня, и только ее я не могу видеть ясно. Представляешь ли ты, Маги, как всем сердцем стремиться к своей единственной и знать, что она недосягаема?
— Нет.
— Ослепленный гордостью, я совершил страшную ошибку. Но не только я виноват. И Гвен тоже. Хотя в таких делах вряд ли имеет значение, кто виноват больше. — Кэррик резко остановился, обернулся. Воздух вокруг него успокоился. — Не молчи. Что она сказала тебе?
— Она говорила о вас, о своих сожалениях, о страстях, которые вспыхивают и угасают, и о любви, которая длится. Она тоскует по вас.
Глаза Кэррика вспыхнули от волнения.
— Если… если она снова заговорит с тобой, не передашь ли, что я жду и что никого, кроме нее, не любил с тех пор, как мы встретились?
Почему-то просьба передать послание призраку не показалась Тревору странной.
— Я скажу ей.
— Она красива, правда?
— Да, очень.
— Иногда мужчина, ослепленный внешней красотой, забывает заглянуть в душу. Я забыл и дорого заплатил за это. Ты не повторишь мою ошибку. Вот почему ты здесь.
— Я здесь, чтобы построить театр и понять, кто я и откуда.
Снова повеселев, Кэррик подошел к Тревору.
— Ты сделаешь все это и еще кое-что. Твой предок был прекрасным юношей, немного мечтателем и с сердцем, слишком чувствительным для солдата и того, что война заставляет мужчин делать друг с другом. Но долг позвал его, и он оставил свою любовь.
— Вы его знали?
— Разумеется. Я знал их обоих, но только Мод знала меня. На прощание она подарила ему амулет. — Кэррик щелкнул пальцами, и Тревор увидел свисающую с них цепочку с маленьким серебряным диском. — Думаю, она хотела бы, чтобы теперь амулет был у тебя.
Забыв от любопытства об осторожности, Тревор протянул руку и взял амулет. Серебряный диск был теплым, словно только что соприкасался с живой плотью, и на нем едва различались какие-то буквы.
— Что здесь написано?
— Это древнеирландский язык, а надпись очень простая: «Вечная любовь». Мод подарила талисман любимому. Джонни носил его не снимая. Война оказалась сильнее защитных чар, но не сильнее любви. Джон Маги мечтал о простой жизни, в отличие от брата, уехавшего в Америку. Отец твоего отца хотел большего, много работал и добился своей цели. Достойно восхищения. А чего хочешь ты, Тревор Маги?
— Строить.
— И это достойно восхищения. Как ты назовешь свой театр?
— Я еще не думал об этом. Почему вы спрашиваете?
— Мне кажется, ты выберешь правильное название. Ты из тех, кто выбирает с осторожностью. Вот почему ты до сих пор живешь один.
Тревор сжал в кулаке амулет.
— Мне нравится жить одному.
— Возможно. Однако больше всего тебе не нравится совершать ошибки.
— Верно. Ну, мне пора. У меня встреча.
— Я провожу тебя немного. Прекрасное будет лето. Если прислушаешься, услышишь кукушку. Хороший знак. Желаю тебе удачи с твоей встречей и с Дарси.
— Спасибо, но я и сам справлюсь и с тем, и с другим.
— О, не ершись. Я верю в тебя, иначе не был бы так весел. И она с тобой справится. Не в обиду тебе будь сказано, вы оба меня развлекаете и скрашиваете конец моего ожидания.
— Я не часть вашего плана.
— Суть не в планах. Суть в том, что есть и что будет. От тебя зависит больше, чем от меня.
Кэррик остановился, печально глядя на домик с кремовыми стенами и соломенной крышей, на переливающийся всеми красками садик.
— Когда она выходила ко мне, ее сердце билось часто-часто, глаза сияли. Но страх и любовь так сплелись, что ни она, ни я не смогли их разделить, а я, в уверенности, что сумею ослепить ее дарами и обещаниями, не предложил ей единственного имевшего значение.
— А как же второй шанс?
Саркастическая улыбка тронула губы Кэррика.
— Может, он и был бы, если бы я не ждал слишком долго. Дальше я не пойду. Мне нельзя, пока не закончится ожидание. Разберись с Дарси, Тревор, прежде чем она разберется с тобой.
— Моя жизнь — мое дело, — отрезал Тревор, быстро спускаясь по склону к домику и машине, а когда оглянулся, почти не удивился исчезновению Кэррика.
Зеленый холм был пуст, а неподалеку заливалась какая-то птичка. Кукушка, предположил Тревор. Больше ничего в голову не пришло.
И не надо. Хватит тратить время и душевные силы на давно умерших родственников, эльфийских принцев и послания прекрасным призракам. И без того дел по горло.