Выплыл на поверхность, оторвал ему клешни и высосал мясо. Швырнул раковину о валун и обглодал краба.

Потом нырнул и поплыл вдоль подводной скалы, наткнувшись на косяк серебристой рыбёшки, заглотнул одну, смакуя гладкое мясо и наслаждаясь хрустом косточек.

Я бросился к поверхности воды и кувыркнулся. Здесь, в воде, я знал свою суть. Потом вертелся и крутился, парил и плыл так грациозно, как только можно без хвоста.

Пока я играл, солнце восходило. В конце концов мне пришлось признать, что пора возвращаться в дом.

Я плюхнулся животом на плоский камень и взобрался на скалу. Приподнялся на краю и замер.

Там стояла Мэгги и смотрела на меня.

– Где ты научился так плавать? – спросила она полным удивления голосом.

Я знал, что лучше не отвечать. Подтянулся и встал.

Она заглянула за скалу на море, затем посмотрела на мои руки, на мои ноги:

– Ты там как рыба в воде.

У меня перехватило дыхание. Я и представить не мог, что меня поймут. Это сбило меня с толку.

– Я всю жизнь живу у моря, Аран, и впервые вижу, чтоб так плавали. Будто ты единое целое с волнами. Я знала, что ты отличаешься ото всех, но…

– Да нет, – отмахнулся я. – Я самый обычный мальчик.

Она взметнула бровь:

– Которому необходимо плавать.

Я быстро и твёрдо кивнул.

Она зажевала губу, обдумывая:

– Тебя нельзя отрывать от океана. Значит, тебе не понравится в приёмной семье в городе.

Я закачал головой, делая вид, будто понимаю её слова.

– Когда, ты говорил, возвращается твоя мама?

Я ахнул, боясь надеяться на что-то:

– Ко второму полнолунию. Я знаю, что она вернётся.

Мэгги посмотрела в глубину моих глаз, впервые увидев меня по-настоящему. Её лицо пересекла тень беспокойства. Она кивнула:

– Хорошо, я позабочусь о тебе в течение этого времени, но дольше не смогу. У меня проблемы со здоровьем. Я… Я в любой момент могу попасть в больницу. Пообещай мне: если Джек позвонит и скажет, что возвращается домой, ты отправишься в приёмную семью. Без отговорок. Договорились?

Для меня важнее всего было остаться. Мама скоро вернётся, а остальное никогда не случится.

– Договариваться – это клясться? – уточнил я.

Уголок её рта приподнялся:

– Полагаю, да.

– Тогда договорились, – объявил я, держа руку у сердца, как во время клятвы.

Она приобняла меня за плечи. К моему удивлению, я не возражал.

Глава 26

Буревестник

Я ощущал приливы и отливы и наблюдал за Луной. У Мэгги же было иное средство, чтобы следить за ходом времени, – календарь. Каждый день она доставала его из кухонного ящика и перечёркивала один из квадратиков. Затем молча клала на место.

Я начал плавать каждое утро до восхода. Мэгги предостерегла меня:

– Стоит кому-то увидеть, как ты плаваешь, опомниться не успеешь, как твоя фотография будет красоваться в вечерних новостях. Твой отец может увидеть её, – она задумалась на мгновение. – Если тебя кто-то увидит, скажи, что ты мой племянник, и сразу же сообщи мне об этом. Мы что-нибудь придумаем.

Поэтому я держался близко к берегу. Я глубоко нырял и низко плыл, аккуратно поднимался подышать, едва плеская воду.

Так продолжалось целых два дня.

Но стоило мне вкусить настоящего плавания, как океан стал взывать к каждой капле крови. Сдерживаться было невыносимо.

На третий день, недовольный, я сидел у подножья скалы. Над головой закричала чайка. Я вскочил на ноги. Ну конечно же! Морские птицы! Я начал с чаек, потому что они самые болтливые. Я дал им еды, выставив в разломленных раковинах крабовое мясо, делясь своим уловом. Вскоре у нас был уговор.

Слухи дошли и до других морских птиц. Чайки и кайры, скопы и кулики-сороки – все они стали предупреждать меня о лодках поблизости. Теперь я мог дальше отплывать от берега. До тех пор, пока меня не видели другие люди, я не нарушал обещание.

Каждый заплыв делал меня смелее. Мои маршруты удлинялись. К островкам в проливе. К кусочкам суши, слишком крошечным, чтобы зваться островами. К рифам, которые таились близко к поверхности, потому что лодки обходили мелководье. Лучшие восходы были туманными. Туман означал свободу. В белой дымке я был не чем иным, как гребнем волны. В те дни я далеко, долго и усердно плавал.

Мои конечности всегда были худыми и сильными. Теперь они наращивали мускулы. Я мог плавать дальше без остановки, не болтаясь в воде. Когда я усердно плавал, у меня не оставалось сил думать о Лунном дне, об опасностях, грозящих моему клану, или о том, сколько дней осталось до второго полнолуния.

Я возвращался к Мэгги мокрый, тяжело дыша, настолько выдохшийся, что был рад тихо сидеть дома, совсем как человеческий мальчик.

* * *

Однажды я стоял на вершине скалы. Подлетел буревестник и плюхнулся у моих ног. Он выглядел выдохшимся. Я был удивлён, что он путешествует в одиночестве.

– Куда тебя несёт ветер? – спросил я по-птичьи.

Он поднял голову, чтобы посмотреть на меня. Ему пришлось высоко задрать её – у буревестников такие короткие шеи.

Я протянул руку.

– Садись, – предложил я.

Он взлетел, сел на моё плечо – оранжевый клюв оказался рядом с моим ухом. Он тяжело дышал. Я вежливо устремил взгляд в море, чтобы дать ему возможность привести себя в порядок.

Затем он спросил низким, грубым голосом:

– Поможешь?

Я кивнул, показывая, что постараюсь.

Он вытянул крыло:

– Ранен. Потерял стаю. Видел стаю?

Впервые за долгое время я улыбнулся. Я мог помочь!

– Два солнца назад, – я показал на камень в проливе. – Большая стая. Спала там. Лететь на запад.

– Куда запад?

Я показал точное направление. Буревестник ликовал, счастливый, что узнал, где их найти. В благодарность он потёрся о мою щёку.

– Я тоже потерять стаю, – сказал я.

Он низко, сочувственно заурчал.

– Стая шелки, – уточнил я.

Он помотал головой, затем проурчал:

– Я лететь. Я смотреть.

Я вновь поднял руку, и он перевалился, чтобы расправить крылья.

– Попутного ветра! – пожелал я, когда он взлетел.

Позади меня воздух разрезал внезапный звук падения.

Я развернулся. Мэгги стояла у дома с открытым ртом. У ног лежала упавшая коробка, а вокруг валялись кусочки металла.

– Матерь Божья! – воскликнула она, взирая на меня. – Ты разговаривал с птицей?!

Её взгляд, её голос – всё кричало: опасность!

С момента моего появления я не слышал, чтобы она говорила с гагарками, куликами или чайками. Она молча бросала хлеб. Ни разу к её ногам для разговора не подлетала и не садилась птица.

Хоть мы и достигли некоторого понимания, я посмотрел прямо на неё и ответил:

– Нет, конечно. Кто разговаривает с птицами?