сердце хранил наказ односельчан — разбить врага, защитить Родину, с победой вернуться домой. Или помнил свои слова на прощальном митинге?

— Вас, дорогие наши, мы не подведем! Врага разобьем! Сердца наши будут всегда с вами. Ждите радостных вестей!

Ночью полк стянулся к передовой. Лошади здесь не помощники. Тонут в топи. А солдат — солдат везде пройдет. Спешился полк. Что ж, от кавалерии до пехоты — расстояние от земли до стремени…

Старые, обстрелянные солдаты подбадривали молодых: «Утром посмотрите, как фрицы драпают. Против нашего солдата — никто не устоит. Кишка тонка».

Гитлеровцы, видно, почувствовали неладное. С первыми проблесками зари открыли по нашим траншеям артиллерийский и минометный огонь. Тут же отозвались пулеметы. В полный голос заговорила наша артиллерия. Подан сигнал атаки.

Первым поднялся командир взвода и громко крикнул:

— За мной! За Родину!

Командир отделения не успел повторить команду, как Почеумаров перемахнул через бруствер, побежал вперед за командиром взвода. Он не слышал треска пулеметов и разрыва мин, гула артиллерии. Бежал, что есть сил, крича «Ура! Ура!» И еще он видел, как падали солдаты, сраженные пулями фашистов. Видел, как командир взвода выронил автомат, широко раскинул руки, словно пытаясь обнять землю, и упал на нее. Рота прижата к земле кинжальным огнем. Атака захлебнулась. Наступил тот критический момент, когда могут дрогнуть бойцы, поползти назад. Но нет, не захлебнулась!

На командном пункте полка видели, как во весь рост поднялся под огнем врага советский солдат, за ним второй, третий… Стремительный бросок — и передняя линия траншей фашистов в руках смельчаков.

После боя командир полка приказал найти того солдата, кто поднял роту в атаку. Бойца нашли. Фамилия его была Почеумаров, комсомолец из Бекабада.

В разведке

Шесть раз деревня Беседки Полесской области переходила из рук в руки. Почеумаров в этих боях входил под вторым номером в комсомольский минометный расчет. Их 82-миллиметровый миномет десять раз менял свою позицию. Гитлеровцы никак не могут накрыть ее, а мины сыпятся и сыпятся им на головы. Наконец, деревня — прочно в руках советских воинов. Солдаты «обживали» траншеи врага, приводили себя, оружие в порядок, отдыхали. Рядовой Василий Головко похлопал рукой по опорной плите, о чем-то задумался. Только на губах его играла лукавая улыбка.

— Ты чего, Вася, лыбишься? — спросили его. — Аль конфетка в рот попала?

— Да вот разговор с ней ведем, — кивнул Головко на плиту, — когда на своем горбу я ее до Берлина доволоку.

Поодаль разрывом мины грохнул солдатский смех.

— Эй вы, небритые, чего смеетесь?

— Гитлера с новым годом поздравляем.

— Кто?

— В «боевом листке»!

Командир расчета сержант Попов мигом туда. Принес «боевой листок»: — Прочти — передай товарищу!

На весь листок заголовок:

«Новогоднее послание Адольфу Гитлеру, 1945 год.

Господин дерьмо, пишем тебе новогоднее письмо. Прежде чем с новым годом встречаться, решили над тобой поиздеваться.

Дела твои в новый год прямо дрянь, куда ни глянь. От Сталинграда вдаль валяется одна шваль. Кавказ дал тебе в глаз. На Дону дивизии твои в плену. Вздумалось тебе, вшивому ефрейтору, покорить всю Европу — за эту идею поцелуй Геббельса в . . . Хотел кушать наши курки, яйки? Нет, колченогий подлец, не получишь этого от нашей хозяйки. Недалеко то время, когда истребим все твое фашистское племя. Заставим мы твою рать от Сталинграда от Берлина драть. Геббельс твой дает одни враки, отдай его собаке. Вшивый ефрейтор, ты же дерьмо, ты же бандит, знай нами будешь разбит. Писали письмо, Адольф, не для тебя старалися, а чтобы ребята батареи над тобой смеялись.

Солдатский разговор записал Иван.

Минбатарея Павлова».

Почеумарову и посмеяться вдоволь не удалось, его вызвал к себе парторг батареи Ситников.

— Дело есть, Сеня (так звали Сангина в батарее). Пойдешь со мной в разведку?

— За партией пойду куда угодно, — улыбнулся Почеумаров.

— Ну и хорошо. Дело, значит, такое: ночью доставить «языка». На носу новое наступление — необходимо иметь свежие данные. Вот сегодня и отправимся на охоту.

Ночь выдалась не для разведки, звездная. Неподалеку впереди чернел хутор, туда и держали курс разведчики. Известно, что на хуторе наблюдательный пункт. Но сейчас, ночью, скорее всего гитлеровцы дрыхнут после боев, выставив двух-трех для охраны. Вот одного из них и надо прихватить.

У самого хутора еще раз залегли, осмотрелись. Хутор молчал, ни звука, ни шороха.

— Сеня, поползли, — шепчет Ситников, — я впереди, ты — метров на пять сзади.

Техника взятия «языка» — прежняя: ударом валят фашиста на землю, в рот — кляп, связывают руки. Если будет сопротивляться, тащить силой и поддать как следует.

— Тише! — еле слышно шепнул парторг. Совсем рядом замаячила фигура часового. Фашист ходит, как заведенный: десять шагов туда, десять обратно. Нервы у разведчиков натянуты, как струны.

— Брать будем из-за хаты, с тыла удобнее. Понял?

— Понял. Добро, — слышит парторг в ответ. У часового автомат на груди, палец — на спусковом крючке.

Сангин толкнул в плечо парторга:

— Разрешите, я его…

— Давай!

Резкий прыжок, удар прикладом, фашист летит. Парторг, немедля, всадил ему кляп в рот. Ноги связаны, руки тоже. Отход! Но гитлеровцы все же услышали шум, обнаружили разведчиков. Почеумаров кричит:

— Отходите, прикрываю вас.

Отстреливаясь, Сангин отползал к тому месту, где они с парторгом, на пути к хутору, обнаружили брошенную исправную пушку.

— Запоминай, где она, — шепнул тогда Ситников, — может еще пригодится…

А вот и пушка. Развернуть ее, дослать снаряд — было делом одной минуты. Прицелился, как мог, выстрелил. На хуторе — паника. Фашистские танки ударили по своим. А Почеумаров, еще добавив им огонька, прикинул, что парторг теперь в безопасности. Можно в обратный путь. В условном месте парторг поджидал своего боевого товарища. Крепко пожав друг другу руки, они двинулись к своим.

«Язык» дал хорошие показания. За ночной бой грудь комсомольца Почеумарова украсил орден Славы.

Давно отгремели бои. Теперь герой войны «воюет» на мирном фронте. Его часто приглашают к себе пионеры и школьники, встречается он с допризывниками и молодыми воинами. Ему есть что