– Я?

– Да, вы, Родион Игнатьевич. Я вас спрашиваю.

– Н-не знаю…

– Вот, в Бога вы не верите, и вам уже и верить не во что. А может ли человек жить без веры? Наличие веры вселяет надежду, подвигает нас на поступки и действия, вера – это то духовное начало, от которого всё и происходит. Когда нам худо, только вера спасает нас, она для многих остаётся единственным пятнышком света в царстве тьмы. Человеку, который всё потерял, нужно держаться за что-то, иначе его жизнь станет совсем беспросветной, и останется только лезть в петлю. А в этом плане вера в Бога – самое целесообразное, что можно предложить русскому человеку. На Западе человек может для проформы ходить в костёл или церковь, а верить в золотого тельца. У русского же человека главное богатство – духовное. И если он начинает его менять на богатства земные, то начинается его моральное падение. Я не хочу сказать, что после смерти такой человек попадёт в ад, я, признаться, и сам крепко сомневаюсь в его существовании, равно как и в существование рая. Однако ж никто ещё оттуда не возвращался и впечатлениями не делился. Скажу больше: все эти храмы и священники, на мой взгляд, равно как мечети и муллы, синагоги и раввины – всё это лишнее, прослойка между человеком и Богом, в которого он верит. И эта прослойка неплохо жирует на нашей вере за счёт хотя бы тех же пожертвований. Я могу оправдать существование монастырей, куда человек удаляется от мирской жизни в поисках душевного просветления, но не могу оправдать церкви, мечети и синагоги, с которых кормится религиозное духовенство. Но это пусть останется на их совести.

Студент кивнул, взгляд его уже не был таким затравленным, как несколько минут назад.

– Так что, Родион Игнатьевич, не отнимайте у человека последнее и самое главное – Веру. Идите и подумайте на досуге о том, что я вам сказал. Тем более, – инспектор кинул взгляд на часы, – скоро ко мне придут гости.

Нехлюдов тут же вскочил и попятился к двери, что-то невнятно бормоча.

– И свои мысли держите лучше при себе, иначе в другой раз вам попадётся кто-нибудь менее добрый, враз отправит на каторгу, где и сгинете за свои глупые убеждения, – кинул на прощание Копытман в уже закрывающуюся дверь.

«Что его дядюшка, что сам студент – оба неприятные типы, – подумал Пётр Иванович, смахивая ладонью замеченную на стуле перхоть. – Вот такие индивиды с немытыми волосами и неприятным запахом изо рта и творят революции, не гнушаясь ставить к стенке всех подряд, кто пытается оспорить их точку зрения. Чёрт бы их всех побрал!» – Инспектор в сердцах даже топнул ногой.

И тут же в дверь раздался осторожный стук, а спустя секунду вместе с Елизаветой Кузьминичной в комнату проник запах лаванды, и на губах Петра Ивановича расцвела счастливая улыбка.

С ледующие несколько дней для нашего героя пролетели в сладкой неге. Он жил в своё удовольствие, и пусть Лизонька в близких отношениях с петербуржским инспектором сделала перерыв, чтобы не вызывать подозрений, ибо и так папенька, по её словам, что-то заподозрил, однако и воспоминаний об этих двух днях было более чем достаточно, чтобы вызвать на лице Копытмана сладкую улыбку.

«Определённо, жизнь налаживается, – размышлял Пётр Иванович, почитывая за завтраком в трактире свежую прессу. – Не знаю уж, как долго меня тут собираются терпеть в качестве инкогнито без документов, но всё ж недельку я ещё могу поизображать коллежского асессора. После придётся что-то придумывать. Например, можно подсесть к кому-нибудь в коляску и двинуть в любую сторону – хоть в Петербург, хоть в Симбирск. Россия велика, а умный человек – коим я, надеюсь, всё же являюсь – всегда сообразит, как обеспечить себя крышей над головой и пропитанием.

Может, стоит у какого-нибудь афериста даже выправить поддельные документы с якобы государственной печатью и подписью Бенкендорфа. Найти бы ещё его, этого афериста… А почему, собственно, и нет? Конечно, чревато, что рано или поздно поймают, и уж тогда внушением не отделаешься. Да я уже и сейчас, пожалуй, на срок заработал, каторга по мне плачет. Нет, ну а что прикажете делать в моей ситуации? Сразу идти в полицию и рассказывать правду? Так ведь мигом упекут в ту же богадельню, там вроде была запирающаяся комната для помешанных. Вот и я сидел бы там рядом с каким-нибудь Наполеоном или пускающим слюни идиотом и плакал, что я пришелец из будущего, а меня в дурку определили. Нет уж, лучше идти по пути сына турецкоподданного, проявляя чудеса изворотливости. Как-нибудь выкручусь».

Триста рублей, выданных ему градоначальником в качестве мзды, Пётр Иванович не тратил, прятал их в комоде, за задней стенкой, которая при должном усилии чуть сдвигалась в сторону. Квартировал и кормился он за счёт всё того же Муравьёва-Афинского, совершенно при этом не мучаясь угрызениями совести. В своей жизни он ещё не встречал мэра или губернатора, с которых можно было бы писать икону, и в глубине души подозревал, что все они, облечённые властью люди, – сплошь мздоимцы и вообще преступники, которых свет не видывал.

Между тем аккурат вчера в первой половине дня к нему нагрянул Гершевич с готовым платьем. Костюм пришёлся впору, выглядел скромно, но достойно. Он представлял собой тёмно-синие в тонкую чёрную полоску панталоны, сорочку, жилет и чёрный шерстяной фрак с высоким воротником-стойкой.

– Истинный характер человека сказывается именно в мелочах, когда он перестаёт следить за собой, – с довольным видом крутясь перед зеркалом в полный рост, процитировал Копытман очередной перл Шопенгауэра.

На прощание Гершевич, пряча в секретный кармашек гонорар, предложил, ежели гость задержится у них до осенних холодов, пошить и двубортный сюртук. Пётр Иванович усомнился, что задержится до такой степени, однако в случае чего пообещал навестить ремесленника.

Свою форменную одежду он велел Дуньке выстирать и выгладить, подумав, что к новому костюму не помешал бы другой головной убор, нежели форменная фуражка. Выйди он в свет без головного убора – стыд и срам. В итоге на коляске Гусака и нанятым за «семишник»[13] Кузьмой в роли кучера, который вроде как оказался непричастен к злодеяниям Гусака, отправился к Шмулевичу. Пока пришлось натянуть к обывательскому костюму форменную фуражку, что со стороны, как считал Копытман, смотрелось несколько дико. Шмулевич без долгих раздумий предложил визитёру вновь примерить давешний шапокляк, и на этот раз тот вкупе с новым платьем смотрелся более-менее гармонично.

Приобретя схлопывающийся цилиндр, Копытман поинтересовался у Кузьмы, где в городе можно приобрести трость. Как успел заметить хронопутешественник, встречавшиеся ему здесь солидные мужчины все как один имели при себе трость, и он решил поддаться современной моде, вернее, не выделяться от остальных. Кузьма сказал, что в N-ске этот товар имеется в нескольких лавках, но настоящие франты предпочитают «Модный магазин мадемуазель Мари».