Общие наблюдения: для продолжения эксперимента представляется необходимым более радикально подойти к проблеме поведения его главных действующих лиц. Ключевые слова — как никогда актуальные — «беспечность», «легкомыслие».

Дождик в мае весь народ веселит.

Народная мудрость

— Проблема в том, господин Марсиак, что здесь все наверняка пойдет трещинами, иначе и быть не может! — Между двумя в равной степени апокалипсическими пророчествами месье Гонсальво сокрушенно вздыхал.

Хоть Дилабо и объявил заранее, что штукатур появится 14 мая, его возвращение было отмечено приступами веселья. Узнав новость, Юго бросил заниматься кухонными шкафами и отправился с Луизой и Эктором выпить по этому поводу «Шампоми»[29]. А ведь как для него важна была эта «эргономика рабочего места»! Для постановки точного диагноза ему хватило двух дней: Ариана превратила кухню просто черт знает во что такое! Тут у нее соленое вперемешку со сладким, лопаточки — переворачивать то, что жаришь, — в трехстах метрах от плиты, треснутые тарелки в одной стопке с новыми… Ну и как не подумать: «Если жена рассчитывает хозяйничать в ЖЕЛУТУ так же, как хозяйничала в своих шкафах, веселенькое получится зрелище!» Подумал — но сразу же изгнал из головы столь шовинистические мысли, переключившись на радость нового свидания с Гонсальво.

В назначенный день и в назначенный час явился штукатур. Вот только это не был прежний Гонсальво — с красной рожей и громким голосом. Он словно усох, голова его поникла, лицо осунулось, щеки запали, и даже от двойного подбородка остались всего лишь два пустых мешочка. А скоро Дилабо поставил все точки над «і»:

— Не верь ветру в поле, а жене в воле! — И припечатал: — Кто жене волю дает, сам себя бьет.

Оказалось, что жена штукатура сбежала. Ко всему еще, героем ее романа оказался испанец. В соответствии с законом сообщающихся сосудов, стоило Гонсальво понять, что она уже не вернется, сам он вернулся к Марсиакам: «Работа — лучшее лекарство!»

А Юго, обнаружив, что этот труженик кисти еще депрессивнее его самого, внезапно проникся к нему симпатией.

Увы, депрессия Гонсальво повлияла прежде всего на его легендарное трудовое рвение. Он вяло принял протянутый ему Юго аванс в виде чека на три тысячи евро (без налогов), изучил фронт ремонтных работ, оценил сделанное заменившим его подмастерьем короткой фразой «Ни два, ни полтора» — и поделился планами на будущее. Гонсальво считал, что нужно немедленно начать все сначала, иначе потолки, стены, двери — «все будет покрыто глубокими трещинами». Больше того, чувствуя себя ответственным за случившееся, он объявил о намерении устранить недоделки сам, причем при минимальных расходах.

Пусть бы, — прибавил Гонсальво, — для этого пришлось трудиться день и ночь. — И закончил так: — Все равно дома меня никто не ждет, так что… — И глаза его увлажнились.

Даже Навес, существо с каменным сердцем, 0 щутил патетичность ситуации и печально тявкнул.

Пришлось Юго взяться за телефон, чтобы сообщить Ариане две новости — хорошую и плохую.

1) Гонсальво снова приступил к работе…

2) …но он не собирается делать передышку даже на выходные.

Подошел Никар (экий рот-то у него сластолюбивый!) и сказал:

— Ариана, думаю, нам надо срочно поговорить… я имею в виду — насчет Фланвара. Не знаю, помните ли вы его, — это служащий торгового отдела, которого мы подозреваем в промышленном шпионаже, даже фирму вроде бы установили, для которой он все тут вынюхивает. Фланвар этот грозит пригласить экспертов конфликтной комиссии по рассмотрению трудовых споров, и как бы нам не пришлось, если он осуществит свою угрозу, выложить двадцать тысяч евро компенсации за моральный ущерб…

— Я прекрасно помню, кто такой Фланвар, Адольф, и ни к чему постоянно напоминать, кто есть кто и что следует делать. Мне страшно жаль, что вы теряете на это свое драгоценное время! Я пока еще не приняла… Ладно, скажем так: я дам вам знать, какое приняла решение, в нужное время и в нужном месте.

Адольф удалился с таким видом, будто ему нагадил на голову птерозавр.

Отношения между ними так и оставались натянутыми. Что бы ни сказала Ариана, что бы она ни сделала, как бы ни проявила свою сущность, — все это, кажется, вызывало у него одно лишь отвращение. Если бы у него хотя бы хватало смелости и решительности, если бы он не сдерживал гнев так нет же — враждебность его оставалась ледяной супервежливой, ненависть ископаемого к нормальному человеку! По утрам он осматривал ее с ног до головы, приподняв брови, молчаливо оценивая, а выражением лица напоминал в это время старую даму, недовольную замеченным у внука пирсингом. Потом, в течение всего дня, Адольф делал все чтобы не видеть ее больше. На собраниях сидел уткнувшись в папки, а при необходимости обратиться говорил, уставившись глазами в ее лоб, — чтобы, не дай бог, не случился пресловутый eye contact[30], столь милый сердцу современного менеджера. Увы, Адольф Никар не только не был современным менеджером, он еще и извлекал из этого обстоятельства какое-то злорадное удовлетворение. Одно время Ариане ужасно хотелось ему за это отомстить, нацеливая взгляд на промежность своего заместителя, но она быстро поняла, что в профессиональном коллективе, целиком состоящем из мужчин, подобная шутка может быть истолкована превратно. Ну и решила не делать ничего, а поскольку ничегонеделание не входило в ее привычки, настроение у нее стало соответственным.

Она сильно переменилась с тех пор, как заняла кресло Юго в президентском кабинете ЖЕЛУТУ. Понимая, что ее облик и стиль поведения лишь способствуют озлоблению Никара, молодая женщина применила уроки Момо: реплики ее стали краткими, сухими, высокомерными. «Хозяйский» — так она для себя определила свой новый тон. Ох, но до чего же «хозяйский» тон был ей ненавистен!..

Надо бы все-таки подумать об этом Фланваре… Слухи о нем бродили не первую неделю, и Адольф решился осуществить то, что называл «расследованием», а на самом деле было в чистом виде слежкой, для которой наняли частного детектива. Профессионал сыска смог раздобыть лишь несколько фотографий. Подозреваемый был запечатлен у дверей конкурирующей фирмы в пятницу около 16 часов. Показали снимки Николя Фланвару, тот принялся защищаться: я, дескать, всего-навсего зашел к зятю, который там работает, как и я, в торговом отделе. Проверили — оказалось, да, есть у него такой свойственник. Но Адольф Никар и тут увидел лишь доказательство очевидной, просто-таки бросающейся в глаза виновности сотрудника: «Когда члены одной семьи работают в конкурирующих фирмах, это неизбежно приводит к преступному заговору». И не просто увидел, еще и выводы сделал! Принял решение избавиться от «провинившегося» работника, сформулировав причину увольнения так: «тяжкий дисциплинарный проступок»! Между тем доказательств не прибавилось, и увольняемый вознамерился показать зубы. Что ж, вполне логично! Только вот с тех пор в ЖЕЛУТУ воцарилась обстановка всеобщей подозрительности — ни дать ни взять Моссад.