С тех пор как бабушка умерла, Кен не ел подобной вкуснятины. Хотя и сам готовить пробовал, и девушек своих просил, и в заведениях заказывал. Есть можно, но не то.

Бабушка скончалась пять месяцев назад. Скоропостижно. Была бодрой, никогда на здоровье не жаловалась. А оказывается, сердце ее давно пошаливало. И однажды остановилось.

…Кен осиротел. Почувствовал себя самым одиноким человеком на планете. И это при том, что его отец с матерью были живы и здоровы. Хотя через полтора месяца ушли из жизни и они. Разбились на машине. Но это известие он воспринял спокойно.

У Кена были золотые родители.

Или все же платиновые?

В общем, богатые. И не жадные. Ничего для ребенка своего не жалели. У Кена были лучшие игрушки, шмотки, велики, репетиторы. Позже — те же шмотки, гаджеты, институт, машина… телки. Телок, ясное дело, ему не родители подгоняли. Они сами липли. Велись на бабки, которыми обеспечивали его «платиновые». А порой Кену и тратиться не приходилось особо. Достаточно было сверкнуть лейблом, выложить на стол телефон, продемонстрировать часы. Это если он находился в помещении: в универе, клубе, кафе, на вечеринке друзей. На улице все было еще проще. Кен даже за минералкой в ларек на машине ездил. А машина у него была не хухры-мухры, «Ауди ТТ». Золотисто-оранжевая, с языками пламени на капоте. Красавица за восемьдесят тысяч долларов. На такой тачке к телочке подкатишь, и все… Она твоя!

Вообще-то Кена звали Петром. Хорошее имя. Царское. Но оно ему не нравилось. Поэтому когда его за сходство с женихом куклы Барби Кеном прозвали, он только обрадовался.

Золотая молодежь, так все называют таких, как он. И Кен не спорил. Он на самом деле был «голди». Но не из-за бабок родительских…

«Золотко мое», — так обращалась к нему бабушка.

Именно она вырастила его, а не платиновые родители.

В городок, где жила папина мама, Петра «сослали» в возрасте двух лет. Отцу предложили работу в Канаде. Он решил попробовать. Мама поехала с ним. А маленького сына с собой не взяли, потому что неизвестно, как там, в этой Канаде. Вот когда все устаканится, тогда можно будет его забрать. А пока пусть с бабушкой…

Она, бабушка, рано овдовела. В двадцать девять лет. Но больше замуж не вышла, хотя мужчины ее не обделяли своим вниманием. Трудно ей было двух сыновей одной воспитывать, но она продолжала любить покойного супруга и никого к себе не подпускала. Всю себя детям отдавала. Младшему (папиному брату) материнской ласки доставалось больше. Наверное, потому, что тот был точной копией своего покойного отца. А Кен очень сильно походил на дядю. Сам он его не видел, разве что на фото. Тот трагически погиб в возрасте двадцати одного года. Но бабушка говорила, что Кен очень его напоминает, и не столько внешностью, сколько походкой, осанкой и даже привычками. Например, Кен, смеясь, морщил нос. А когда задумывался, начинал постукивать пальцами по коленям. Еще в отличие от большинства людей любил вареный лук и пенку на молоке. Его дядя, по словам бабушки, имел те же привычки.

Поэтому она обожала Кена. Называла золотком, тогда как с другими была холодна. Бабушку недолюбливали многие. За суровость нрава и неприветливость. С теми же соседями едва здоровалась, и то через раз. Ни с кем не болтала, соли ни у кого не просила, а одалживала ее так неохотно, что мало кто за ней приходил. Многие ее откровенно побаивались. В том числе учителя Кена. Если бабку вызывали в школу, чтобы пожаловаться ей на внука, она устраивала им такой нагоняй, будто это они толкают ее мальчика на кривую дорожку. В итоге их оставили в покое. И Кен мог хулиганить сколько вздумается. Хорошо, что ему не так часто этого хотелось. А то мог бы вляпаться в серьезные неприятности — в детской комнате милиции вряд ли его бабку испугались бы, и не таких видали.

Он прожил с ней до окончания школы. Поступив в институт, Кен стал жить отдельно. Золотые родители, которые так и не забрали его к себе в Канаду, купили ему квартиру в большом городе. И машину. И продолжали перечислять сыну деньги, а вот к себе в Канаду не звали. Да Кен и не стремился туда особо. В России на деньги родителей ему жилось вольготно. И бабушка рядом. Ее Кен навещал регулярно. А родители что? Чужие люди. Воссоединись он с ними, неизвестно еще, как жизнь сложится. Возможно, докучать начнут, изображать заботу. А еще хуже — переделывать на западный манер. Кен с отцом и матерью виделся за жизнь несколько раз. И замечал изменения в их мировосприятии и поведении. Чем дальше, тем больше. В последнюю встречу, а состоялась она, когда Кен учился на первом курсе, он увидел перед собой стопроцентных канадцев, а никак не русских. Отец с матерью даже говорили между собой по-английски и только с сыном и бабушкой общались на родном языке.

Кен испытал облегчение, когда они уехали.

По окончании института он устроился в банк. Получал мало, почти вся зарплата уходила на бензин и оплату коммунальных услуг, но благодаря золотым родителям Кен не знал нужды. Рестораны, клубы, ранчо — почему-то именно так назывались ныне бывшие турбазы. Дорогое шампанское, виски, иногда кокс и афганская анаша. Куча телочек. Толпа приятелей. И ни одного настоящего друга, как и любимой женщины. Не нашел Кен свою Барби. Хотя желание такое имел. Ему хотелось быть золотком не только для бабушки, но и еще для кого-то.

Похоронив ее, Кен остался в городке, где вырос. Уволился из банка, сдал квартиру и переехал в бабушкину двушку. Денег, по-прежнему присылаемых родителями, и тех, что он получал от арендаторов, ему хватало на жизнь с лихвой. Тем более что в маленьком городке их и тратить особенно не на что. Развлекал себя Кен двумя вещами — кино и литературой. Фильмы смотрел запоем, а книги писал. Сразу несколько в разных жанрах. Кен с детства сочинительством баловался и вот решил наконец посвятить себя ему.

А потом погибли родители, и он стал богатым. Те собирались вернуться в Россию, продали все имущество, что там нажили, положили деньги в банк. Причем один из счетов открывал Кен на свое имя. Средства с него он мог снимать, не дожидаясь того, когда вступит в права наследования. Родители озолотили его и после своей смерти.

Вот только какой от денег прок, если они не избавляют от одиночества? А лишь от него он и страдал.

Поев, Кен бросил тарелки в раковину. Потом помоет. Сегодня ему ничего делать не хотелось. С обеда до ночи вчера он провел в том месте. Ходил вместе со следователями и операми по бомбоубежищу, а также по зданию склада, стоящему поодаль, тому самому, где держали пленников до того, как «перевели» их в комнату с черным потолком. Кроме него, по месту преступления водили Пашу и Егора. Когда все закончилось, мужчины выкурили по сигарете (курил из них троих только Егор, он и угостил сигаретами), перебросились несколькими фразами, обменялись телефонами. Вспомнив об этом, Кен сходил за своим сотовым. Посмотрел, не было ли звонков (на ночь он отключал звук), оказалось, есть. Но ничего важного. Кен уже хотел отложить телефон, как он завибрировал. На экране высветилось имя «Павел».

— Доброе утро, — поприветствовал он звонившего.

— Привет. Не разбудил?