— Ну и пусть его жалуется: мне-то какое до этого дело! — воскликнул Орио, задетый за живое высокомерием Джиованны.

— Если вам нет дела до Бартоломео, — возразила девушка, — то ваш друг потребует от вас отчета в оскорблении его невесты, и я от его имени бросаю вам перчатку.

С этими словами девушка сняла ее с руки и бросила к ногам молодого патриция.

Солдаты зароптали, но капитан нагнулся и поднял перчатку.

— Благодарю, синьорина, — сказал весело Орио. — Я сохраню ее на память о вас. А засим честь имею объявить, что из уважения к вам — но никак не из страха — я оставляю в покое прекрасную птичку и прикажу солдатам проводить вас до дому господина ди Понте.

— Последнее вовсе не нужно, — гордо возразила Джиованна. — Дочери Бартоломео нечего бояться венецианской черни, которая любит и уважает старого торговца, презираемого гордыми патрициями. Ваши солдаты внушают мне гораздо меньше доверия, синьор Орио… Уведите же вашего новобранца, связанного по рукам и по ногам, но знайте, что я никогда не забуду, как патриций попирает все человеческие права и не стыдится унижать свое звание, прибегая к насилию.

Молипиери не ответил ни слова. Смущенный донельзя, он повернулся к воинам и приказал им увести Орселли. Затем он выпрямил свой стан и проговорил как будто в виде извинения:

— Гм! Женщины ничего не понимают в государственных делах… Будем же исполнять наш долг!

По удалении отряда, с которым отправился и Молипиери, плач и рыдания огласили хижину. Не имея сил видеть отчаяние бедной Нунциаты, Джиованна почти тотчас же отправилась домой и увела с собой Беатриче.

— Ты должна оставить свою мать и детей на несколько часов, — сказала ей Джиованна. Тебе необходимо рассказать моему отцу все, что произошло в хижине. Он имеет громадное влияние на простолюдинов и заставит их заступиться за вас. Мы посмотрим, кому будет отдано предпочтение: неумолимым ли сенаторам или Бартоломео ди Понте!

Когда женщины вышли из хижины, буря усилилась до невероятной степени. Ветер глухо гудел в высоте, небо было покрыто почти сплошь тяжелыми свинцовыми тучами, и между ними поминутно сверкала молния, сопровождаемая страшными раскатами грома. Ночной мрак плотно окутывал все предметы, и только изредка серебристый луч луны, пробиваясь сквозь пелену туч, освещал зеленоватое море, яростно бившееся о берег. Но хотя погода была отвратительная, девушки шли, не обращая на нее внимания.

Таким образом, они добрались почти до острова Святого Серволо, на большой лагуне, и двинулись по направлению к Лидо. Но здесь их заставило остановиться следующее зрелище: многочисленные барки летели по волнам с быстротой птицы, и со всех сторон приближалось множество людей обоего пола и различного возраста. Все они несли корзины, крюки и сети.

— Куда вы идете? — окликнула удивленная Джиованна нескольких человек.

— За добычей, синьорина! — отвечали они, ускоряя шаги.

— О синьорина, эта ночь будет очень прибыльна для бедных рыбаков! — заметила Беатриче.

— Прибыльна!.. При такой буре?.. Я тебя не понимаю!

— Жаль, что здесь нет брата: он тоже попользовался бы береговым правом… Но я присоединюсь к другим, синьорина: просто грешно не брать то, что посылается нам случаем… Тут, наверное, найдется что-нибудь на долю матушки и моих маленьких братьев.

— Что ты хочешь делать? Неужели же ты побежишь с этими сорванцами? — воскликнула изумленная Джиованна.

— Да, синьорина, не следует упускать того, что дается нам свыше.

— Но что же это за береговое право? — спросила молодая девушка. — Объясни, в чем оно заключается?

— О, вам не понять этого, — проговорила со вздохом девушка. — Но умоляю вас, дорогая синьорина, не задерживайте меня больше!

— Однако ты шла, чтобы подать жалобу моему отцу… — начала было Джиованна строгим тоном, но сильный порыв бури заглушил ее голос. Поднялся какой-то рев и свист, и в тот же миг засверкала яркая молния. Джиованна и ее спутница услышали крики народа, столпившегося на берегу и готового к своему опасному промыслу.

Вдруг громадное светлое пятно появилось на небе и осветило бушевавшее море.

— Пресвятая Дева! — воскликнула Джиованна. — Беатриче, видишь ли, там плывет какой-то корабль?

— Нет, это только баркас, на котором нет людей, — возразила певица.

— Ты так думаешь? — проговорила молодая девушка, смотря с ужасом на грозные волны.

— Конечно, — ответила Беатриче, — я не вижу никого на палубе.

— Но если ты ошибаешься? Если на этом судне есть люди?

— В таком случае нам надо пожалеть их, синьорина, и помолиться об их душе.

— Этого недостаточно, надо спасти их! Надо, чтобы рыбаки поспешили к ним на помощь!

— Не думаю, чтобы они так поступили, — ответила Беатриче со странной улыбкой. — При такой буре самый опытный и отважный моряк не решится подвергать себя прихоти волн разбушевавшегося моря.

— Но неужели же они допустят умереть без покаяния своих ближних?

— Что же делать! Все мы должны умереть рано или поздно, — проговорила задумчиво Беатриче. — Голод ли сведет в могилу или волны поглотят нас — не все ли это равно?

Джиованна не отвечала. Все ее внимание было приковано к замеченному в море несчастному судну. Гонимое сильным ветром, оно летело с быстротой стрелы по направлению к берегу, и громадные валы то подбрасывали его вверх, как легкое перо, то погружали в страшную бездну. Прошло несколько тяжелых минут. Наконец сильный напор волн ударил судно о риф — и море покрылось обломками. Джиованна вскрикнула: между обломками она ясно разглядела человеческую фигуру, которую несло к перешейку, где прибой волн был не так силен. Она кинулась опрометью к группе рыбаков и проговорила скороговоркой:

— Спасите этого человека, пока еще не поздно!

— Вы сошли с ума, синьорина?! — отозвался один из рыбаков, отталкивая ее. — Зачем вы пришли сюда? Идите своей дорогой и не мешайте беднякам доставать себе пропитание.

Но видя, что она настаивает на своем, рыбак схватил девушку за руку и закричал:

— Уйдите, иначе, клянусь честью Доминика, вам будет худо!

Беатриче подбежала, едва переводя дух.

— Молчи, проклятый пьяница! — воскликнула она. — Разве ты не видишь, что говоришь с дочерью нашего доброго покровителя Бартоломео ди Понте?

Услышав имя негоцианта, рыбаки почтительно сняли шапки и окинули Джиованну взглядами удивления, смешанного с любопытством, а Доминико пробормотал со смущением:

— Простите меня, синьорина, но вам нельзя оставаться здесь в это время: ваш почтенный отец первый осудит вас, если вы накличете беду на наши головы.

Джиованна вздрогнула: до слуха ее донесся пронзительный крик.