В комнате не заметно ни малейшего движения и не раздается ни звука. Между тем солнечный луч неуловимо для человеческого глаза ползет по помещению и расширяется — пока не достигает этой последней кровати и не упирается в неподвижный спальник. Тут мешок начинает шевелиться — уже не остается сомнений, что там лежит человек. Он приподнимается и озирается по сторонам — обычно так ведет себя тот, кто хочет еще поспать, не желая смириться с наступлением нового дня.

Затем мешок опять обретает неподвижность. Кажется, человек внутри, кто бы это ни был, просыпаться не намерен. Но тут он снова шевелится, и теперь движения его становятся более резкими и энергичными. Потом он на какое-то время опять застывает, потом судорожно дергается и при этом как-то даже злобно фыркает. Вряд ли кто способен снова погрузиться в сон после подобного пробуждения. И человек в спальнике тоже не способен. Он быстро садится на кровати, двумя руками стягивая с плеч мешок. Это Уго. На его лице — опухшем и помятом со сна — темнеет щетина, а залысины еще более заметны. Он козырьком подносит обе руки ко лбу и, прищурившись, смотрит в ту сторону, откуда бьет слепящий свет, потом с усталым вздохом снова падает на кровать.

— Сволочи! — бормочет он своим мягким голосом. — Не могли дверь как следует закрыть!

На самом деле обе двери — и та, что ведет в зал, и та, что ведет наружу, — распахнуты настежь, благодаря чему столб света теперь падает прямо на кровать, где спал Уго.

Уго еще какое-то время продолжает лежать, словно собираясь с силами для очень важного дела. Затем он неуклюже вылезает из спального мешка, проявляя больше решительности, чем сноровки, и, ослепленный ярким солнцем, мигая, бежит к входной двери. На нем летняя пижама — шорты с футболкой. Левой рукой он продолжает прикрывать глаза, а правой остервенело чешет бедро.

— Ну сейчас я им всем покажу! — говорит он наконец, шаря в поисках дверной ручки.

— А ты не торопись показывать, — раздается голос из соседнего помещения, — дверь-то нарочно оставили открытой.

Уго по голосу узнает Ибаньеса, теперь его фигура резко вычерчивается против света в дверном проеме.

— Нарочно? — переспрашивает Уго, с трудом ворочая языком и протирая глаза, чтобы взглянуть в лицо Ибаньесу. — Который… который сейчас час? Где все?

Пока Ибаньес медлит с ответом — всего три-четыре секунды, не больше, — между ними повисает в воздухе полная тишина, словно и на самом деле вокруг, на расстоянии многих и многих километров, нет ни одной живой души.

— Дверь открыли, чтобы ты наконец проснулся, — поясняет Ибаньес. — Все… где-то там… А про время мы ничего не знаем.

— Как? Как это не знаете? Перестань ерундить!.. — Уго разом приходит в себя. — Значит… часы… мобильники… И мы все еще?..

— Ничего не работает.

Уго с усталым вздохом садится на ближайшую койку, двумя руками растирая себе лоб.

— А почему вы мне ничего не сказали? — спрашивает он, на миг оставляя свой лоб в покое. — Бросили тут одного…

— Знаешь, мы было попробовали… — говорит Ибаньес, переступая порог спальни и останавливаясь перед Уго. — Мы пытались тебя разбудить, да где там! Все равно что разбудить медведя, никак не легче… И так же опасно.

— А где Кова?

— С нашими девушками. Они пошли вниз, к реке, все вместе, впятером.

— К реке?

— Да, решили посмотреть, нет ли там этих… скалолазов, а заодно…

— Подожди, подожди… Каких еще скалолазов? — спрашивает Уго, вытаращив глаза на Ибаньеса.

— Ну тех скалолазов… Ты что, не помнишь? Мы вчера о них говорили, когда выяснилось, что их машины нет…

— Нет, не помню.

— Интересно, чем ты занимался или в какие думы погрузился, когда мы все это обсуждали. Ладно, не важно. Просто вчера, еще до вашего приезда, я видел здесь ребят — ну из тех, что вечно таскают с собой полное снаряжение, они еще были одеты в такие специальные обтягивающие костюмы. Уже темнело, и они сказали, что хотят разбить лагерь на берегу.

— И для чего они теперь вам понадобились?

— Пошевели мозгами… Мы попали в такое положение… что было бы отнюдь не лишним встретить хоть одно человеческое существо. А то видели здесь только собак. И косулю.

— Косулю?!

— Да, знаешь, немного похожа на оленя, она забрела прямо в зал… наверно, искала еду.

Уго на какое-то время задумался и примолк. После сна под глазами у него появились сероватые дряблые мешки.

— А они там, у реки, не заблудятся?

— Да что ты! Ньевес и Ампаро хорошо знают эти места. И Марибель тоже. Путь туда самый простой — никаких хитростей. Кроме того, им ведь нужно…

— А машины? — спрашивает Уго, внезапно оживляясь. — Если попытаться снова… Вдруг сейчас что-нибудь получится?

— Уже пробовали. Хинес очень настаивал, хотя я и предлагал дождаться, пока ты…

— Ну и что? Не завелись?

— Все как вчера. У машины Хинеса даже дверцы не открываются; про двигатель и говорить нечего. Мы и твою попробовали… то есть твоей жены. Стали толкать под горку и… как тебе поделикатнее сказать…

— Что? Что случилось?

— С машиной ничего, она в порядке… но мы чуть сами не угробились. Вернее, Хинес, который сел за руль. Машина довольно старая, хотя мы и не думали, что до такой степени. Тормоза почти не действуют, руль очень тугой. Если мотор не заводится, то и это все работает кое-как.

— Мать твою!.. И чего?

— Да ничего. В конце концов как-то обошлось. Хинес свернул на боковую дорожку и там сумел затормозить. Ну чуть повихляла туда-сюда, в траву ее занесло, но закончилось все счастливо — даже ни одной царапины не осталось. Мы ее там кое-как припарковали.

— А что, Рафа про тормоза не знал? Как он вам позволил?..

— Дело в том, что Рафы с нами не было.

— Как это? Не было? Все еще сердится, что ли?

— Думаю, что да. Ночью он ушел, никого не предупредив.

— Ушел?.. В самом деле?..

— В самом деле.

— Но… а Марибель?

— Он ушел один.

— Так просто взял и ушел? И никого…

Уго обрывает фразу и смотрит на кровать, на которой лежит пустой спальный мешок. Там же рядом, на полу, осталась сумка — довольно большая спортивная сумка с расстегнутой молнией.

— Да, это его койка, его, — кивает Ибаньес. — Марибель не захотела ни к чему прикасаться. Она как пришибленная, бедняжка.

— Но… гляди, он оставил все свои вещи…

— Ушел в чем был. Даже ветровку не взял — было, правда, довольно тепло… Ага, и мобильник тут бросил. Хотя, если рассудить, какой от него теперь толк…

Уго о чем-то размышляет, словно забыв про своего собеседника.