Для многих, в том числе и для руководства китайских коммунистов, это было невероятным предательством. Американский журналист Теодор Уайт, который находился в Китае в тот момент, написал в своем журнале, что «русско-японский договор» стал «громом среди ясного неба». Когда Уайт принес эту потрясающую новость Хемингуэю и Геллхорн, его обескуражила их прохладная реакция. Через несколько месяцев Хемингуэй объяснил ее в своей очередной статье в PM. Он оценивал второй договор о ненападении точно так же, как оценивал первый в Испании, — не с позиции того, что политики говорили, а с позиции того, что они делали. Советский Союз помогал китайскому правительству в борьбе с японцами. Эта помощь прекратилась? Советские советники уехали из Китая? Ответ на оба вопроса был отрицательным. «Советская Россия предоставляла Китаю больше помощи, чем любая другая страна», и она продолжала это делать. А раз так, то кто мог осуждать Сталина за обеспечение безопасности своих границ на востоке?

Хемингуэй не упоминал тот факт, что договор высвобождал армии обеих сторон для выполнения других задач. Для японцев это была война в Китае. Другими словами, Сталин облегчил для Японии ведение войны в Китае. Ирония заключалась в том, что все остальное сказанное и написанное Хемингуэем во время поездки в Китай в 1941 г. было нацелено на усиление китайской стороны в борьбе с японцами. Как и в Испании, он стремился делать все, что только мог, для помощи в борьбе против фашизма.

Хотя Хемингуэй и начал как невольный спутник Геллхорн в поездке на Восток, со временем их роли поменялись. Привередливую до неприличия Геллхорн все больше раздражали антисанитарные условия и общий бардак, с которым они столкнулись в Китае. Хемингуэй же был практически полной противоположностью. У него отсутствовала потребность принимать душ каждый день и содержать место своего обитания в чистоте и порядке. Когда дела шли не по плану, в нем пробуждался искатель приключений, и это, похоже, доставляло ему удовольствие. То, что частью приключения оказалась встреча с китайскими руководителями, делало ситуацию еще увлекательнее. Хемингуэй любил встречаться с политическими лидерами, которые обращались с ним как с равным.

Чета Хемингуэев пробыла больше недели в Чункине, «серой, хаотичной, грязной» столице военного времени, с точки зрения Геллхорн. Там они встречались с Чан Кайши, лидером коммунистов Чжоу и еще целым рядом китайских генералов и официальных лиц. Генералиссимус, как главный военачальник националистов величал себя, и мадам Чан (в глазах Геллхорн, «не потерявшая красоту, известная женщина-вамп») пригласили чету на устроенный специально для них завтрак в личной резиденции, которая напомнила Геллхорн скромный, чистенький домик в Гранд-Рапидс, Мичиган. Худой и лысый — американский генерал Джозеф Стилуэлл прозвал его «земляным орехом» из-за формы головы — Чан носил простую серую форму. Без вставной челюсти он выглядел как «забальзамированный». Свободно говорящая по-английски мадам Чан переводила проповедь своего мужа против коммунистов и при каждом удобном случае добавляла, что армия Мао не делает ничего значительного с военной точки зрения. Националисты же держат в резерве 60 дивизий на случай наступления японцев и для того, чтобы «приглядывать за коммунистами».

По словам Чана, коммунисты очень умело расписывали свои успехи американским журналистам — послушать их, можно подумать, что они вот-вот одержат победу. В какой-то момент, когда мадам Чан пыталась очаровать Хемингуэя, Геллхорн спросила, почему правительство не занимается прокаженными, которым приходится попрошайничать на улицах. На это китайская первая леди ответила, что ее соотечественники более гуманны, чем жители Запада, — они не хотят изолировать прокаженных от общества. Помимо прочего, по ее словам, это часть великой культуры Китая, которая существовала еще в те времена, когда предки Геллхорн «жили на деревьях». Геллхорн заключила, что «этим двум безжалостным правителям совершенно безразличны толпы несчастных на улицах».

Геллхорн противопоставляла чете Чан их противника, Чжоу. Через 30 лет из ее памяти стерлась суть разговора с лидером коммунистов в небольшой беленой комнате, где они встречались. Однако она прекрасно помнила то в высшей степени положительное впечатление, которое Чжоу произвел на них: «В первый и последний раз мы чувствовали себя как дома в присутствии китайца… Мы видели в Чжоу победителя, по-настоящему хорошего человека… Если все китайские коммунисты были такими, то будущее принадлежало им». Через несколько недель после встречи Хемингуэй описал Чжоу как «человека огромного обаяния и ума, [который] превосходно преподносил позицию коммунистов».

Скорее всего, Чжоу знал о приезде Хемингуэя в Чункин, город, где трудно сохранить что-то в тайне, и решил воспользоваться случаем. В то время Анна Вон работала кем-то вроде пресс-атташе у коммунистов, и она, естественно, была заинтересована в том, чтобы Хемингуэй и Геллхорн познакомились с точкой зрения коммунистов, после того как они выслушали националистов. Эта встреча носила частный характер (чтобы Чжоу мог говорить без помех со стороны представителей Чана) и больше походила на информационный брифинг, а не на что-то конспиративное. Геллхорн оценила ее не совсем точно, когда описала как приключение в стиле Джеймса Бонда.

Хемингуэй использовал полученную от Чана и Чжоу информацию так, как с нею поступил бы любой журналист или представитель правительства: для подготовки статей и отчетов. Он описал существующие порядки, а также политику, которую поддерживал. Его репортажи для PM были в целом оптимистичными, как и репортажи времен гражданской войны в Испании. В интервью Хемингуэй объяснял, что армия Чана играет важную роль, поскольку отвлекает японцев, пока Соединенные Штаты укрепляют оборону своих позиций в Тихом океане. Он хвалил армию коммунистов за ее «великолепные боевые успехи». Он не заострял внимание на противоречиях между коммунистами и националистами из-за нежелания говорить что-либо способное повредить главному делу — борьбе против фашизма. По этой же причине он опустил свои негативные оценки перспектив британцев и американцев в тихоокеанском регионе.

Без ответа оставался вопрос: какова же все-таки судьба тайной встречи, которая должна была состояться во время продолжительного пребывания Хемингуэя на Востоке? Почему Голос не пожалел труда на подготовку встречи, которая, похоже, так и не произошла?

Одним из объяснений может быть сложность организации встречи в условиях неразберихи военного времени. Хемингуэй и Геллхорн сами не знали, где они окажутся в тот или иной день: транспорт и связь были предельно непредсказуемыми. Путевые записи Геллхорн полны рассказов о несостоявшихся и случайных встречах наряду с описанием жутких перелетов и поездок на суденышках, которые чуть не окончились катастрофой. Впрочем, идея о трудности организации встречи Хемингуэя с представителем НКВД в какой-то мере меркнет в свете встречи Хемингуэя с Чжоу Эньлаем. Если люди Чжоу смогли отыскать Хемингуэя и устроить скрытную встречу, то разве работники НКВД в Китае не могли сделать то же самое? У Хемингуэя как-то раз состоялась дружеская встреча с советскими военными советниками на территории, подконтрольной националистам. Вряд ли она могла пройти без присмотра со стороны НКВД. Дежуривший в тот день комиссар должен был доложить о неугомонном иностранце, который добивался от скрытных русских внимания к своей персоне — подошел и непринужденно сказал одному из знакомых ему офицеров: «Как дела, товарищ?»