Привыкшие к более комфортабельным круизам через Атлантику, супруги неожиданно для себя увидели, каким суровым может быть Тихий океан на всем протяжении маршрута от Сан-Франциско до Гонолулу. В начале февраля 1941 г., когда они прибыли на Гавайи, Хемингуэй, несмотря на восторженный прием, пребывал в мрачном настроении. Он сердито бурчал, что ему не нравится ходить с венком из цветов на шее и яростно отбиваться от окружающих, кричавших ему: «Алоха![6]». Его настроение не улучшилось даже после посещения военно-морской базы в Перл-Харборе. Там в защищенной тропической бухте рядами стояли американские корабли и самолеты. Хемингуэй сказал Геллхорн, что Соединенные Штаты не учитывают опыт Первой мировой войны: «Собери все и всех в одном месте, и [ты рискуешь] … потерять это одним махом». Он знал, что для уменьшения потерь и защиты от воздушного удара, который японцы уже планировали, нужно рассредоточить технику и людей. Несколько недель спустя, в мае, он с горечью говорил, что вооруженные силы США спали с середины 1930-х гг., в то время как они с Геллхорн делали все для борьбы с фашизмом.

Поездка продолжалась. С Гавайев знаменитая чета отправилась через Тихий океан в Китай самолетом Boeing Clipper авиакомпании Pan American World Airways. Перелет длился пять дней с остановками на крошечных островках Мидуэй и Уэйк посреди океана, затем на острове Гуам и в Маниле перед последним броском в Гонконг. Это был верх межконтинентальных авиаперелетов. Огромные гидропланы походили на летающие салоны: комфортабельные, хорошо оборудованные и хорошо обслуживаемые. Когда гидропланы садились для дозаправки и пополнения запасов провизии, пассажиры имели возможность искупаться в идиллических лагунах или просто принять ванну, пообедать и поспать в еще более комфортабельной обстановке. Хемингуэй относился к тем, кто спокойно относился к неудобствам, особенно когда служишь делу, в которое веришь, но и не возражал против роскоши.

Наконец, 22 февраля Хемингуэй и Геллхорн добрались до Китая. Трудно было найти более подходящее место для темных делишек. Китай уже не один год сражался с Японией, которая присоединилась к нацистской Германии и фашистской Италии и образовала ось Берлин — Рим — Токио. Этой жестокой войне не было видно конца. Японцев интересовали полезные ископаемые и территории, и им было все равно, какими путями они их получат, что обычно подразумевало массовое уничтожение китайцев, как гражданского населения, так и военной силы, временами беспорядочное, а временами целенаправленное. Здесь налицо был агрессор, чьи преступления имели такой размах, который Франко и представить себе не мог. Если, как любил писать Хемингуэй, националисты играли роль убийц во время гражданской войны в Испании, то японцы были виновниками массовых убийств в Китае. Несмотря на это, внешняя угроза порождала лишь видимость единства на китайской стороне. Внутри страны бушевал конфликт между старым режимом и революционерами-коммунистами.

Старый режим представлял военачальник Чан Кайши, глава Гоминьдана, или Китайской национальной народной партии. Чан номинально руководил правительством и командовал армией. У коммунистов во главе с Мао Цзэдуном и его заместителем Чжоу Эньлаем была собственная, значительно меньшая по размерам, но более дисциплинированная армия. Эти две стороны тратили на противостояние друг с другом практически столько же времени, сколько и на борьбу с японцами. И Советский Союз, и Германия, и Америка в разное время оказывали поддержку Чану и его вооруженным силам. Хемингуэю и Геллхорн как-то на глаза попалось наглядное отображение этой помощи в Китайском центре повышения квалификации пилотов — там на стене рядочком висели портреты Рузвельта, Чемберлена, Гитлера, Муссолини и Сталина. Ситуацию осложняло то, что Китай находился в окружении колоний европейских государств, которые все еще верили в свою способность контролировать события на Дальнем Востоке.

Одной из этих колоний был британский Гонконг, ворота в Китай для Хемингуэя и Геллхорн. В начале 1941 г. он представлял собой своего рода неведомую землю. В своем описании путешествия Геллхорн отметила, что это место совершенно не походило на современный город небоскребов на берегу залива, в который оно превратилось после войны. В его центре находился пик Виктория. На удивление глухой район, известный как «Пик», возвышался над рабочим городом Гонконг. Правители колонии жили в комфортабельных домах на возвышенности — чем выше был их статус, тем выше располагался «насест». Жизнь у воды отличалась разительно. Люди там обитали в лачугах, которые, казалось, соорудили только вчера из кусков жести и обломков дерева. Улицы вокруг них были шумными и колоритными, запруженными людьми, рикшами и велосипедами.

Хотя метрополия находилась в состоянии войны уже больше года и японские вооруженные силы окружали колонию со всех сторон, в Гонконге, судя по всему, ничего не изменилось. Впоследствии Хемингуэй написал в PM, таблоид Ральфа Ингерсолла, что рестораны города вполне можно считать одними из лучших в мире, а из развлечений там доступны скачки, крикет, регби и европейский футбол. Хемингуэй привнес в это разнообразие кое-что от себя: он потчевал жителей колонии авторским вариантом коктейля «Кровавая Мэри» и развлекал своих коллег по перу «небылицами из далеких краев» вроде той, как он отделал родственника лидера норвежских фашистов Видкуна Квислинга в одном из баров Айдахо. А как-то вечером он вместе с каким-то офицером морской пехоты демонстрировал «приемы с кинжалом и саблей».

С таким же неодобрением, как и в отношении всего остального связанного с британцами, Хемингуэй указывал на атмосферу нереальности, когда писал, что «дух опасности так долго витал над этим местом, что стал совершенно привычным». Город был «очень беспечным», с «высоким боевым духом» и «низкими нравами» из-за китайских красоток, которые слетелись в Гонконг, чтобы обслуживать китайских миллионеров. По подсчетам Хемингуэя, этих миллионеров там было порядка пяти сотен, и жили они отдельной колонией. Писатель, казалось, с радостью сообщал о том, что, по официальному мнению британских властей, проституция в городе отсутствовала.

Этим запас его сведений о британцах не ограничивался. Он с удовольствием пересказывал анекдот о китайском генерале, который хотел узнать, что британцы на самом деле думают о китайской армии. Американский писатель изображал британского офицера, который говорил ему: «Мы не слишком высокого мнения о китайцах, знаете ли… Джонни [китайские солдаты] очень хорошие парни… Но, знаете ли, они совершенно не годятся для наступления. Мы абсолютно не верим, что они когда-нибудь пойдут в наступление». Китайский военный возражает на это вопросом: «А знаете, почему британские штабные офицеры носят монокль?» И сам же отвечает, что они не хотят видеть больше, чем могут уразуметь. Из этого Хемингуэй делал вывод, что британцы в Гонконге передохнут, как «крысы в ловушке», стоит японцам нанести удар по колонии. Здесь он был прав точно так же, как и в своей оценке положения американских ВМС на Гавайях. Японцы захватили Гонконг в том же году — они напали на колонию через восемь часов после удара по Перл-Харбору.

Для Хемингуэя не имело значения, что Великобритания была единственной великой державой, которая сражалась с нацистской Германией. Она боролась не на жизнь, а на смерть за существование демократии в Европе. Другая великая антифашистская держава, Советский Союз, в то время воздерживалась от военных действий в соответствии с советско-германским договором, заключенным в августе 1939 г. А в апреле 1941 г. Сталин подписал второй договор о ненападении, на этот раз с Японией, союзницей Германии.