— У вас… очень странная семья, — только и могу сказать я в ответ.

Дамиан усмехается.

— Не то слово.

Ровно через полчаса к парадному входу подъезжает карета. Ромион меня поприветствовать не выходит (хотя должен — по правилам этикета). А когда Дамиан галантно подает мне руку и помогает забраться внутрь, принц смотрит на нас так красноречиво неодобряюще, что хочется показать ему язык. Но я замечаю, какой он, бедняга, бледный (после десяти-то дополнительных противоядий), и просто молча сажусь напротив. Рядом, тоже молча, устраивается Дамиан.

Потом карета трогается, и братья очень старательно начинают не смотреть друг на друга. Это забавно, потому что если Дамиан еще может бросить взгляд в моем направлении, то есть в окно, то Ромион пытается не смотреть и на меня. Так что глаза ему, бедняге, деть некуда.

— Может, мне кто-нибудь подробнее расскажет про эту вашу сумасшедшую мачеху? — не выдерживаю я. — Что от нее ждать-то?

Дамиан молчит — наверное, соблюдает субординацию, — поэтому после короткой паузы отвечает мне Ромион.

— Она не сумасшедшая. Она опасно помешанная. А ждать, — он делает мрачную паузу, — смерти. Надеюсь, ты додумался дать ей противоядие? — ядовито интересуется он у Дамиана.

— Конечно, — так же ядовито отзывается тот.

— Замечательно.

И снова убийственная тишина.

— Мальчики, ну объясните мне, глупой, что она может сделать? — уже не надеясь на нормальный ответ, все-таки прошу я. — Это же обычный семейный обед.

— Угу, — тут же отзывается Ромион, у которого сегодня меланхоличное настроение. — А мы совершенно обычная семья. Ты, радость моя, только не удивляйся, если королева тебе своего сына посватает.

— Радость? — выдыхаю я. — Сына?

— Это я тренируюсь, — с видом мученика перед смертью объясняет Ромион. — Я же должен показать, что безумно хочу стать твоим мужем. А насчет моего второго брата — не волнуйся, он замечательный мальчик… трех лет. Но ты его сразу же полюбишь, страстно и надолго. Королева удивительно хорошо готовит приворотные зелья.

Я выглядываю из окна, машинально продумывая: если выпрыгну из кареты, сильно ли расшибусь, и оно того стоит?

— Прекрати, Ромион, — подает наконец голос Дамиан. — Ты ее пугаешь. Виола, не бойся, тебе совершенно ничего не угрожает. В моем комплексном противоядии было средство от приворотного зелья.

— Виола? — переспрашивает Ромион, впервые выказывая хоть какое-то чувство кроме презрения и недовольства.

— Для тебя — Розалинда, — тут же отзываюсь я, и разговор замирает — как раз до дворца.

Дворец, кстати, как дворец — ничего особенного. У Розалинды такой же. Тоже лебеди с павлинами, мраморные лестницы, стража навытяжку и флаги реют на ветру. Правда, здесь они синие, а не розовые.

Ромион преображается, стоит ему выйти из кареты. Роз, у тебя большая конкуренция на актерском поприще. Во-первых, я. Но я и в подметки не гожусь сиернскому принцу. Он мне так искренне улыбается, что я начинаю верить в его громадные ко мне любовь и уважение.

Мы идем под руку мимо строя слуг и придворных… Помните, есть во втором «Шреке» такая сцена, где молодые приезжают знакомиться с родителями? Они выходят из кареты, тоже под руку, а двор видит двух огров (в моем случае — одну лягушку и худенького, тоненького принца), и наступает смертельная, изумленная тишина. По законам жанра где-то в этой тишине плачет ребенок (у нас это кот; он застрял среди ветвей подъездной аллеи и орет на одной ноге).

Ромион радостно улыбается. Дамиан с Габриэлем идут позади, а я озираюсь, ловлю недоуменные и даже возмущенные взгляды и ищу среди всего этого разнообразия шелков, бархата и драгоценностей королеву. Она должна быть в короне, да?

— Улыбайся, — сквозь зубы шипит мне Ромион.

— Милый, — спокойно отвечаю я, — если я улыбнусь, здесь половина дам упадет в обморок. Так что давай ты будешь улыбаться за двоих?

И Ромион улыбается. Мы медленно взбираемся по мраморной лестнице, застеленной красным ковром. Попутно я слышу, как кто-то из дам обсуждает мой наряд. Штаны?! В ромашку? О, бедный принц!

Бедный принц напряженно улыбается и заводит меня в холл, блещущий доспехами у каждой из шести дверей. Мы идем к третьей слева, и мне безумно хочется поднять забрало у ближайшего рыцаря. Интересно, доспехи пустые?

— Розалинда, умоляю! Сделай вид, что ты счастлива! — шепотом просит Ромион, когда мы оказываемся на красивой веранде, увитой гирляндами цветов и с круглым столом посредине. На столе сверкает стеклянным бочком кувшин с пурпурным соком и поблескивают четыре фарфоровые чашечки.

— А я уже. В смысле счастлива, — откликаюсь я, подмигивая правому доспеху у входа.

На мгновение у Ромиона становится такой вид, будто он уже взошел на эшафот. Но потом принц снова принимается усиленно улыбаться, а я слышу:

— О, вы уже приехали? Прекрасно, я как раз приготовила мой фирменный яблочный пирог. Твой любимый, Ромион, дорогой!

Дорогой Ромион нервно сглатывает.

А я смотрю на королеву… Нормальная. В смысле, если послушать Ромиона с Дамианом, это должно быть что-то вроде Малефисенты и королевы из «Белоснежки» в одном лице (хотя лица у них и так, кажется, одинаковые). То есть высокая, надменная и злая каждой черточкой ведьма. Королева Изабелла совсем не такая. Она маленькая, то есть миниатюрная — ростом с меня, если не ниже. И очень красивая. Не как Роз, не слащаво. А как… море на рассвете. Море же свободное и тоже опасное. И королева Изабелла такая же: в ней ни надменности, ни высокомерия. И нет презрения, когда она смотрит на меня. Только любопытство. Да, она красива: черные (не темные, а именно черные) волосы до пола, зеленые глаза, длинные ресницы и изящные, точеные черты лица. Тоненькая фигурка девочки — а она ведь старше меня? А кажется ровесницей. И да, взгляд… Любопытство, помноженное на сочувствие. Потаенное сочувствие — она тоже знает, что я не люблю показной жалости («Ах, девочка, как же тебя угораздило такой родиться?»). Она словно читает меня — легко и непринужденно, и это нормально. Это совершенно нормально — я в недоумении, почему Ромион улыбается ей фальшиво, а руку мою сжимает так крепко. А когда мы садимся и я первая тянусь за пирогом, шепчет: «Не ешь!»

Ромион — дурак, он ничего не понимает. Но Дамиан, он-то почему убирает мое блюдце? И почему оба брата смотрят на королеву, как на опасное насекомое? Она же такая милая, такая красивая и очаровательная, такая… родная.

Мне представляют маленького Томми. Малыш похож на мать, тоже безумно милый и красивый. Когда вырастет, будет ярким сердцеедом. Я смеюсь вместе с ним и уже начинаю тосковать, когда он уходит… А тоску надо запивать, так папа говорит. Королева смеется и подливает мне сока, от которого хочется спать и голова становится пустой, как после третьей рюмки ликера. Я обмякаю в кресле — был бы салат, наверное, упала бы в него лицом. И пытаюсь заснуть. Все хорошо. Все так хорошо, как и должно быть.