Войско вступает на равнину примерно в десяти стадиях от реки.

— Пора! — говорю я Теламону, и он передаёт мой приказ по цепи:

— Вперёд!

Корпус из походной колонны разворачивается в атакующий боевой порядок. Кавалерия и метатели дротиков занимают правый фланг, слева от них становятся царские телохранители Никанора, далее выстраиваются тяжеловооружённые формирования Пердикки, Коэна, Аминты, ещё левее — фракийцы, наёмники и союзные нам греки. Эти последние вместе с другими союзниками, наёмной конницей и фессалийцами составляют левое крыло, подчинённое Антигону Одноглазому. Я выезжаю перед строем на возвышение, вроде бы считающееся холмом, но на деле являющееся не более чем бугорком, уже получившим от наших острословцев гордое имя Прыщ. В качестве рассыльных при мне состоят одиннадцать смелых, честолюбивых молодых людей хорошего происхождения, на быстрых, выносливых лошадях. Выстроившись позади бугра, они, не сводя с меня глаз, дожидаются приказов. По знаку Теламона очередной гонец выезжает вперёд, получает депешу и мчится во весь опор, чтобы доставить её по назначению. Приказы я передаю им не лично, а через Гефестиона, Птолемея, Эвмена или Рыжего Аттала, которые, с ещё одиннадцатью достойными воителями, составляют то, что именуется «agema», или личное боевое охранение. Каждое послание начинается с имени того, кому оно адресовано, и содержит конкретные указания. Например: «Филот, расположи линию в шестистах локтях от реки: конница выстраивается в глубину, “зубами дракона”, клиньями по пятьдесят всадников. Жди дальнейших указаний. Если есть какие-то нужды, передай просьбу с этим гонцом».

Курьер мчится галопом, и к тому времени, когда второй, третий и четвёртый его товарищи успевают получить приказы и умчаться, первый уже возвращается с ответом Филота.

— Отдых!

Пехотинцы развязывают ремни, на которых подвешены сариссы, втыкают копья тупыми концами в землю. Припадая на одно колено, солдаты упирают висящие у них на груди щиты нижним краем в землю, однако самих щитов не снимают. На каждые шестнадцать бойцов приходится каптенармус и слуга: сейчас оба они обходят строй, разливая вино из кожаных бурдюков прямо в подставленные, сложенные чашечкой ладони. Поразительно, как много вина может влить в себя человек, когда над ним нависает страх!

Весь месяц, ушедший у нас на переход из Европы в Азию, я каждую ночь проводил совещания с командирами своих разведывательных разъездов и лазутчиками. Они докладывали мне обо всех передвижениях противника, а сейчас, верхом на конях, собрались вокруг моего командного пункта. Я посылаю их вперёд, к вражескому фронту, и они докладывают о местоположении различных подразделений, их составе, вооружении и командирах.

Эти люди — если хочешь, можешь назвать их шпионами — незаменимы, без них не обойтись ни одной армии. Среди лазутчиков и перебежчиков есть дезертиры из рядов вражеского войска, но большинство составляют представители народов, покорённых персами. У меня таких шпионов десятки, а вот Филиппу в Греции служили сотни.

В большинстве своём это интересные люди. Среди них немало прирождённых разбойников, но есть и настоящие герои. В любом случае они заслуживают уважения, ибо, выполняя опасные задания, рискуют не карьерой или прибылью, а своими жизнями, а нередко и жизнями своих близких. Если мы потерпим поражение, персы будут относиться к ним не как к солдатам противника, но как к изменникам, со всеми вытекающими последствиями.

Как удаётся находить таких людей? Да очень просто: они сами тебя находят. И сами приводят к тебе своих знакомых или родственников, тоже готовых послужить на этом поприще. Мой отец широко использовал такого рода агентов. Выступая против врага, Филипп направлял своих официальных посланников с перечнем требований и претензий, а когда они начинали обсуждаться, в стенах каждого города обнаруживались ораторы, энергично выступавшие в пользу Македонии и её царя. К этому их, как правило, склоняли щедрыми пожалованиями и перспективой возвышения в случае утверждения власти Филиппа на их родине. Должен сказать, что Филипп, поставив какое-либо государство в зависимость от себя, старался сохранить и расширить число своих сторонников, а заодно держать влиятельных людей под постоянным контролем. Знатные мужи становились в его войске командирами собственных формирований, а их дети присоединялись к царской свите, где воспитывались вместе с благородными юношами Македонии. Я и сам осуществляю ту же политику. Взять хотя бы наших так называемых «греческих союзников». Все они, двенадцать тысяч пеших и шестьсот конных воинов, по существу, те же заложники. Они знают, что не могут вернуться домой и, если подведут меня, вольно или невольно, спрос с них будет по всей строгости.

Если сегодня мы возьмём верх, города Эгейского побережья посыпятся нам в руки, как черепичные плитки. При этом мы не можем допустить, чтобы на освобождённых просторах воцарился хаос. Свобода, порядок и справедливость — вот то, что мы должны принести с собой, если хотим обеспечить свой тыл и безопасность коммуникаций. С этой целью необходимо поставить у власти людей, на которых можно положиться, которые не станут использовать полученное с нашей помощью положение для собственного возвеличивания и сведения личных счетов. В ходе этой кампании я намерен неуклонно придерживаться этого принципа. Те вожди, которые примут меня как своего друга, станут моими друзьями, но вздумавшие противиться будут беспощадно сокрушены.

Все города, не выступившие против меня, сохранят самоуправление, ибо мне нужны отнюдь не они, а Дарий. Я явился в Азию не ради эгейцев, но ради Персии.

Возвращаются конные разведчики. Меня окружают мои полководцы.

— Сейчас? — спрашивает Филот, указывая на уже перевалившее на западную сторону небосвода солнце. Он имеет в виду, что, если мы намерены завязать бой сегодня, тянуть с этим не стоит, иначе можно не поспеть до сумерек.

— А разумно ли это? — осведомляется Парменион, у которого тоже есть свои резоны. — Армия уже проделала сегодня длинный переход, да и часть прошлой ночи провела в движении. Время уже позднее, — указывает он, — так имеет ли смысл идти напролом через реку, прямо в зубы врагу?

Он предлагает дождаться ночи, под покровом темноты совершить обходный манёвр, переправиться на тот берег выше или ниже по течению, а утром обрушиться на врага, которому придётся менять свою диспозицию и который уже не будет защищён с фронта рекой.

Мне это не нравится.

— Погода в самый раз для боя, — замечает Кратер.

Его поддерживает Пердикка:

— Кровь у людей кипит. Пока она не остыла, давай понаделаем персам вдов.

— Где Мемнон? — интересуюсь я.

Молодой посыльный выражает готовность скакать на разведку.

— Не надо, я сам его отыщу, — говорит Гефестион.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, он галопом мчится в сторону неприятельских позиций.

Мемнон — это самый умелый и способный из полководцев Дария. Он эллин, родом с Родоса, и служит царю персов за деньги. Наёмная греческая пехота подчиняется именно ему.