Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сержусь? Нет. — Только смертельно напугана.
— Анна… Я хочу сказать… Ты самая удивительная, самая великолепная женщина. И еще… Если ты думаешь — короче, я уважаю тебя больше любой женщины из тех, кого я знаю.
— Уважаете меня? После…
— Да! Да! Ты не должна себя казнить. Это было чудесно! Чудесно и естественно. Запомни!
— Естественно! — Голос ее дрогнул. — У меня ребенок, муж…
Он попытался взять ее за руки, но она отшатнулась. Рот ее кривился; готовые хлынуть слезы горели в уголках глаз.
— Ты не причинила им никакого вреда, — мягко сказал Пол.
— О, Боже…
— Ну не надо, ты не должна казниться. И плакать не должна. Анна, я же думал о тебе, помнил о тебе все эти годы. Я так хотел тебя. Когда ты жила здесь, в доме, ты была девочка, ребенок, я не смел до тебя дотронуться…
Нет, это бред, наваждение, ночной кошмар. То, что случилось наверху, не случилось, а привиделось!
— И ты хотела… хотела быть со мной, — совсем тихо сказал Пол. — Я знаю, Анна, дорогая, неужели этого надо стыдиться?
Стыд. Я, Анна Фридман, жена Джозефа, мать Мори. Я это сделала. Четырнадцатого марта, в полдень, я это сделала.
Тошнота прихлынула, заклокотала в горле.
— Я должна идти! Мне надо, надо идти! — Она дергала задвижку, никак не могла справиться с замком.
— Я не отпущу тебя такую! Подожди, сядь на минутку, давай поговорим. Ну, пожалуйста! Прости меня, пожалуйста!..
Она ослепла, оглохла от ужаса.
— Нет, нет! Выпустите! — Замок поддался. Дверь распахнулась. Она оттолкнула его и выскочила на улицу.
Обычная весенняя нью-йоркская улица. Стайка мальчишек играет на тротуаре в камешки. Со стуком приближается фургончик; торговец громко выкрикивает названия и цены своих товаров: спаржа, ревень, тюльпаны в горшках. Но ей надо бежать, бежать без оглядки. Она чувствует за спиной чью-то страшную тень, словно в темной прихожей пустого заброшенного дома. Она должна бежать — на край света. Или домой.
Она побежала домой.
Джозеф с Мори ушли гулять. Наверняка на реку — смотреть военные корабли, которые встали там на якорь. Возле кораблей вьются маленькие юркие лодки. По палубам снуют матросы.
В ванной она сорвала с себя всю одежду. Пустила горячую-горячую воду, почти кипяток; залезла в старенькую, щербатую ванну. Стыд. Я хотела, чтоб он носил меня на руках, обнимал. Хотела чувствовать. Он прав: я хотела. Я его не виню. Он бы не дотронулся до меня, если б не знал, что я все позволю.
Кожа горела. Грязь, мерзость. Она взяла щетку и стала тереть себя изо всех сил. На нежной тыльной стороне рук выступила кровь. Хорошо бы утонуть. Соскользнуть на дно, лицом в воду, и все решат, что я потеряла сознание.
Открылась входная дверь. Джозеф и Мори.
— Анна! — окликнул Джозеф у двери в ванную.
Она вышла, завязывая на поясе купальный халат.
— Я получила чек. Возьми на бюро. Можешь позвонить мистеру Малоуну.
— Дали! — выдохнул он удивленно, словно не веря своим ушам. Губы его дрогнули. Но он не заплакал, а воскликнул: — Ты получила чек! Ты получила! Анна, теперь все изменится, все! Вот увидишь! — И тут же закидал ее вопросами: — А как ты ее попросила? Что она сказала? Обо мне она расспрашивала?
— Ее не было дома. Чек выписал сын.
— Анна, было очень тяжело? Скажи честно! Да, конечно, тебе было неловко просить. Но какие добрые, какие порядочные люди! Поверили нам! Ты знаешь, я, честно сказать, не рассчитывал.
— Да. Очень добрые люди.
Он взглянул на нее внимательно:
— С тобой что-то не так? Ты не рада?
— Живот схватило. Съела в городе бутерброд. Видно, масло попалось несвежее.
— Бедняжка! Иди, ложись. Я накормлю Мори и поиграю с ним, чтоб тебя не беспокоил.
Едва он вышел из спальни, Анна тут же вернулась в ванную и снова залезла под горячую струю. Грязь, мерзость. Я опоганена.
Я сойду с ума?
Несколько дней спустя, за завтраком, Джозеф снова долго и пристально всматривался в Анну. Потом с недоумением сказал:
— Я купил дом, думал, ты порадуешься. Ты рада?
— Рада. Очень.
Он погладил под столом ее руку:
— Послушай, ты не потому грустишь, что… что я не ласкаю тебя ночью? Я знаю, мы не были вместе уже несколько недель, но, когда волнуешься, не до того, правда? Виноваты мои заботы, с тобой это никак не связано.
Она зарделась. Ладони стали мокрыми. Боже мой, Боже мой…
— Я тебя смутил, да? Но мы не должны стесняться друг друга, мы муж и жена, это естественно…
— На этот раз вы совсем не так счастливы, — заметил доктор Арндт.
— На этот раз я совсем не так хорошо себя чувствую.
— Все беременности протекают по-разному. Носите с собой в сумке сладкое печеньице и ешьте почаще. Месяца через два все пройдет.
Мудрый, по-отечески заботливый доктор Арндт.
Джозеф купил новехонький «форд», модель Т, за триста шестьдесят долларов.
— Иначе нигде не поспею, надо крутиться, — объяснил он. — Мы с Малоуном должны отремонтировать и продать дом очень быстро. И вперед! На большой рынок недвижимости. Мы скоро так развернемся, вот увидишь! Малоуну я доверяю как самому себе. Честный и умный человек. Мы с ним все делаем вместе.
— Я рада.
— События всегда идут косяком, ты замечала? И плохие, и хорошие. Теперь вот и дом купили, и ребенок еще один будет. Заживем!
— Да.
— А с сентября я уже смогу частями отдавать долг. Я так прикинул: отдам мистеру Вернеру тысячу в первую же выплату. А вообще, как думаешь, может, мне пойти, поблагодарить его лично? Ведь он оказал услугу совершенно незнакомому человеку.
Анна похолодела.
— Такие люди, как он, всегда очень заняты. Достаточно написать письмо.
— Ты считаешь? Ладно, ты, наверно, права. Анна, тебе сегодня по-прежнему плохо?
— Да, ужасно тошнит.
— Может, сходишь к другому врачу?
— Нет-нет, это скоро пройдет.
С кем же поговорить, поделиться?.. Будь мама жива… Но разве я бы осмелилась рассказать матери такое? Боже упаси. Тогда кому? Раввину? С его женой мы, вместе с другими женщинами, ходим по утрам к мяснику и молочнику, она толкает перед собой коляску с очередным младенцем. Доктору Арндту? Он придет принимать роды, а Джозеф будет ждать в соседней комнате. Нет, никому не расскажешь.
Однажды к ней забежала Руфь. Решили прогуляться до реки: впереди Мори на трехколесном велосипеде, сзади они. Руфь болтала без умолку, перечисляя успехи своих детей. Гарри перескочил через класс, учится по-прежнему лучше всех. У Ирвина деловая голова, пойдет по стопам отца, будет помогать ему на фабрике. Но в семье непременно должны быть девочки, это такая радость, и как же хорошо, что они поступили в школу уже в городе, в приличном месте! Только Сесилечка слишком много весит: ест конфеты целыми днями — не остановишь…