мне, обнял за плечи, и… обдав табачным духом, троекратно расцеловал. В левую щёку, в правую – и в губы.

Мать моя женщина! Я каким-то чудом удержал в желудке не до конца переваренные раковый суп, жюльен, салаты и прочие деликатесы. Это ж надо, только вот с Полиной вспоминали, как Брежнев целуется, я ещё смеялся, мол, куда мне до его поцелуев, и вот на тебе!

– Молодец! – подытожил Леонид Ильич. – Настоящий советский парень: красивый, статный, спортсмен, комсомолец… Кстати, ты ещё в парию не вступил?

– Вступил, Леонид Ильич, летом кандидатский стаж истёк.

– Что ж, поздравляю! – на этот раз обошлось рукопожатием. – Одним коммунистом в стране стало больше.

Я подумал, что после таких поцелуев самый дорогой и вкусный десерт в мире не полезет мне в глотку.

– Там помимо прочего от организаторов было одно условие, – добавил Павлов. – Они хотят, чтобы бой проходил в США. Надеюсь, тебя это не сильно смущает?

– Совсем не смущает. Кстати, трансляция на Союз будет идти?

– Мы сейчас решаем этот вопрос. Возможно, что будет, но в записи.

Ага, боятся, что проиграю, и если проиграю позорно, то вообще могут не показать. А в телепрограмме бой что же, не будет указан?

– Леонид Ильич, – повернулся я к Брежневу. – у меня есть встречное предложение… Вернее, два.

– Какие еще предложения? – начал было возмущаться Павлов. – Ему Родина, партия оказывает доверие, а он тут с предложениями выступает!

– Я, товарищ Павлов, такой же коммунист, как и вы, поэтому сначала выслушайте, а потом уж возмущайтесь.

– Действительно, Серёжа, давай послушаем, что наш чемпион предлагает, – поддержал меня Брежнев. – Говори, Женя.

– Во-первых, про трансляцию. Вот скажите мне, какова будет реакция буржуазной прессы и иных средств их массовой информации, когда они узнают – а они обязательно узнают – что наш бой в СССР будет показан в записи?

Брежнев с Павловом переглянулись.

– Отвечаю… Поднимется грандиозный шум по поводу того, что в СССР не доверяют своему спортсмену и не уверены в его победе. То есть почти уверены в его проигрыше. А под это дело еще много чего наплетут про нашу страну. И вот скажите мне, а нам это надо? Вообще отказ от прямой трансляции можно рассматривать как идеологическую диверсию. Это раз. А еще… Вот вы, Леонид Ильич, прошли войну. На передовой сражались. И вот ответьте мне, что чувствует боец, когда знает о том, что дома за него переживают, желают победы в боях? Так вот и мне будет гораздо легче от осознания того, что за моим боем вот именно в данный момент следит многомиллионная советская аудитория, переживают за меня, за советский спорт, за престиж нашей страны.

Брежнев покряхтел, закурил, подвигал бровями. Павлов напряжённо молчал, ожидая, что скажет генсек.

– А ведь он прав, Сергей Павлович. Этим щелкопёрам только дай повод. Правильное предложение. Да и ответственности у Жени будет больше. Так с этим понятно. Будем делать прямую трансляцию. Какое второе предложение?

– Я очень прошу предоставить мне киноплёнку с записями боёв Мухаммеда Али. Сами понимаете, что соперника нужно как следует изучить.

– Думаю, что найдем тебе плёнку. Это тоже правильное предложение. Найдёте, Сергей Павлович?

– Да, Леонид Ильич, – подобрался председатель Госкомспорта. – Сегодня же дам команду, чтобы всё, что есть, по этому американцу подготовили. Вышлем товарищу Покровскому бандеролью.

– Тогда уж, пользуясь случаем, хотел бы ещё кое-что предложить.

Тут уж и Брежнев нахмурился. Но я не собирался отпускать вожжи.

– Можно же ведь ещё пару-тройку миллионов долларов заработать на этом деле.

– Каким образом? – в глазах Брежнева появился азартный блеск.

– Я с ансамблем записываю несколько хитов… то есть шлягеров на английском языке, диск печатается на «Мелодии» большим тиражом, в Штатах находим продюсера, за неделю до боя песни с диска начинают крутить по американскому радио, а перед самым боем пластинки поступают в продажу. Как вам такой вариант?

– Хм, а ты уверен, что сможешь записать такую пластинку? – спросил Брежнев после некоторого раздумья. – Что на ней будут песни, которые действительно заинтересуют американцев? Это будут русские народные на английском языке? У них вроде бы мода на все эти «Калинки-малинки».

– Нет, – улыбнулся я, – не русские народные. Это будут эстрадные вещи, и очень качественные, даю вам гарантию, что они попадут во всевозможные чарты, как у них там в Штатах принято.

– Сергей Павлович, как вам такая идея?

Тот пожал плечами:

– Трудно так вот сказать… А ведь ты за эти пластинки тоже деньги захочешь получить? – спросил Павлов.

– В обязательном порядке! И не менее 10 процентов от продаж…

– Ты, Женя, совсем уже капиталистом становишься. Не хватает нам ещё советских миллионеров, – нахмурился Брежнев.

– Вы меня не дослушали, Леонид Ильич. И эти проценты я обязательно получу. Иначе, как я раньше говорил, буржуазные средства массовой информации подымут жуткий вой о том, что в СССР не ценят людей, приносящих их стране миллионы долларов. Так вот эти деньги я получаю и всю полученную сумму трачу на детские дома, спортивные школы и секции в родном Свердловске и области. И по этому поводу надо будет обязательно пресс-конференцию устроить. Когда уже вернусь домой.

– А что, толково! Молодец. И волки сыты, и овцы… хм… целы. Добро! – улыбнулся Брежнев. – Сегодня же попрошу помощника позвонить в «Мелодию» и договориться насчёт выпуска пластинки. В общем, тогда будем считать, что наш разговор получился очень продуктивным. Важные вопросы обсудили. А теперь возвращайся к своим друзьям, там уже, наверное, десерт подают.

По пути в Грановитую палату спросил у сопровождающего, где тут туалет. Оказалось, неподалёку. М-да, сортир – всем сортирам сортир! Зеркала, хром, мрамор… Ну или что-то, очень на него похожее. Небось в кабинках и бумага туалетная, а не газетка рулончиком.

Вспомнив, зачем я сюда завернул, как следует сполоснул рот, пытаясь отмыть табачный дух, только после этого вернулся за стол. Там уже и впрямь дело дошло до десерта: подавали пироги со сладкими начинками и мороженое нескольких видов. Думал, ничего уже в рот не полезет, но, поглядев на креманку пломбира с добавлением кусочков ананаса, не удержался, взял-таки. И не пожалел, вкус оказался божественным. Я даже от добавки не отказался. Парням же озвучил версию Павлова, мол, надо было поставить подпись под какой-то бумажкой.

Со второй порцией пломбира я расправиться не успел – вежливо попросили заканчивать и двигаться на выход, напомнив, чтобы не забыли свои награды.

Вскоре мы уже садились в автобусы, которые нас доставили обратно в «Россию». Здесь я распрощались с Лемешевым, а чуть позже и с Кузей, у которого был вечерний рейс на