— Да, назвал.

Орев щелкнул клювом в знак протеста.

— Ну, некоторые с этим не согласны. Они говорят, что он вовсе не младший бог, что он — аспект Паса. Я не понимаю аспектов.

Хряк нетерпеливо шевельнулся:

— Могет быть, х'он шлялся вокруг, называя себя хак-то похоже, шоб народ не знал бы.

Гончая кивнул:

— Понимаю.

— Я не люблю спорить, Хряк, — сказал он, — и не решаюсь спорить по пустякам. Но то, что ты описываешь, — это просто брехня, а не аспект. Боги известны под чужими именами во многих чужих городах, Гончая. Это ты понимаешь?

— Я не путешествовал, я имею в виду, как ты или Хряк. Но я кое-что слышал об этом.

— Это так. Это тоже их имена, и они имеют на них такое же право, как и мы на свои. Это также вопрос о личности — как о той ее части, что скрыта в нас, так и о той, что видна другим. У тебя есть собственная личность; ты всегда Гончая, независимо от того, добрый ты или жестокий, действуешь хорошо или плохо. Хряк всегда Хряк, Орев...

— Хорош птиц!

— ...всегда Орев, хорошая птица, как он говорит; и я всегда остаюсь самим собой. Но бессмертные боги, чьи силы намного больше наших, могут включать в себя множество различных личностей, и это действительно так. Это, кстати, не какое-то мое особое озарение. Только то, чему меня учили в схоле.

— Понимаю, — повторил Гончая. — Ты хочешь сказать — когда бог использует новое имя и новую личность, это аспект. Разве не так, Рог?

Он кивнул:

— И новую внешность. Бог все еще Пас, Молпа или кто-то еще; но это вид Паса или Молпы, который мы не имели чести видеть раньше — новый аспект Паса или Молпы. Теперь, почему бог по имени Шелк был удостоен эпитета Молчаливый?

— Потому что он сказал Пролокьютору, что смотрит из Священных Окон, не показываясь в них, как и Тартар. Но Тартар обычно делает их черными и говорит. Шелк сказал, что довольно часто вообще не говорит и не заставляет окно меняться. Он просто смотрит.

— Спасибо тебе. — Он зевнул и потянулся. — Большое спасибо, Гончая. Поверь, я ценю твою информацию больше, чем могу выразить словами. Все ли готовы спать? Признаюсь, я более чем готов.

— Нет спать. Ночь хорош!

— Может быть, сейчас ночь, а может быть, и нет, Орев. У нас нет способа узнать, и, конечно же, никто не обязан спать, если он не хочет.

— Тебе не обязательно лежать на голом полу, Рог, — поспешно сказал Гончая. — У меня есть одеяло, на которое ты можешь лечь. Сложи втрое, станет намного удобнее.

— Спасибо тебе, — сказал он. — Это очень любезно с твоей стороны, но, боюсь, нам действительно нужны дрова. Определенно становится прохладнее. Я выйду наружу и поищу немного, если вы оба пообещаете остаться здесь.

Хряк приготовился встать:

— Будешь мокрым, сгоришь, кореш.

— Он прав, — сказал ему Гончая. — Ты можешь подхватить воспаление легких, если пойдешь туда снова, все будет впустую.

— Сухо, нам надо, кореш. — Хряк с трудом поднялся. — Х'этот парень принесет х'их, сюда. Не надо х'идти с ним.

— Хряк...

Длинный меч только наполовину вылетел из медных ножен, но быстрое шипение стали походило на шипение змеи, достаточно большой, чтобы раздавить и проглотить пятерых человек сразу. Орев испуганно вскрикнул.

— Я не собирался останавливать тебя, Хряк, и не собирался настаивать на том, чтобы пойти с тобой.

— Лады, кореш. — Хряк ухмыльнулся, когда меч вернулся в ножны. — Дрыхни, пока старина Хряк рвет доски, шоб согреть тя.

Они сидели молча, глядя, как широкая спина Хряка исчезает в окружающем мраке; затем Гончая сказал: «Я достану одеяло», — и стал рыться в рюкзаке.

— Это твоя постель, Гончая, и я отказываюсь лишать тебя ее. Позапрошлой ночью я спал в поле.

— У меня есть еще одно, для себя. — Гончая улыбнулся. — Тебе следовало бы знать меня получше. Ты отдашь другому свое единственное одеяло и не будешь думать об этом, я знаю. Но я бы не стал. И Хряк.

— Хорош Хряк? — озадаченно спросил Орев.

— Да, Орев. Хряк — хороший человек, я уверен, необыкновенно хороший. Тот, кто может отдать кому-то свое единственное одеяло, если я не ошибаюсь.

Гончая оторвал взгляд от рюкзака, из которого доставал второе одеяло:

— Ну, большинство людей не стали бы этого делать.

— Конечно, нет. Вот почему я сказал, что Хряк, который отдал бы, — необыкновенно хороший человек, и не только поэтому. Наверное, это было не очень тактично, особенно когда я готовлюсь лечь на одеяло, которое ты мне одолжил; но я вовсе не собирался критиковать тебя — отнюдь. Могу я сказать кое-что личное, Гончая? Не обидев тебя?

Гончая, раскладывавший одеяло, кивнул:

— Я бы хотел, чтобы ты это сделал.

— Очень хорошо. Если бы у тебя было только одно одеяло, ты смог бы обнаружить в себе нечто необычное. Я думаю, это удивило бы тебя, но не меня.

Гончая ответил только тогда, когда разложил свое одеяло перед огнем:

— Ты сказал мне что-то личное, Рог, и это было очень лестно. Могу я сказать тебе что-нибудь в этом роде? Ты не сочтешь это лестью, по крайней мере я так думаю. Я бы скорее предпочел, чтобы ты не слишком рассердился.

— Атас! — воскликнул Орев.

Хозяин Орева протянул руку и нежно погладил блестящие черные перья:

— Кого из нас ты предупреждаешь, Орев?

— Тебя, я уверен. Он думает, что я собираюсь вовлечь тебя в какой-то… какой-то заговор против Хряка. Я не собираюсь.

— Хорошо.

— Я просто хотел сказать, что ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься. И Пижме тоже. Хряк…

— Да?

— Неважно. — Гончая лег на бок, глядя на огонь. — Я слишком много болтаю. Это не единственный мой недостаток, но самый страшный, и его труднее всего исправить. Спокойной ночи, Рог.

— Пожалуйста. То, что ты собирался сказать, может оказаться очень важным. Я серьезно. Ты попросил у меня разрешения сказать это и получил его. Я хочу это услышать. Я прошу тебя об одолжении.

— Ты сказал, что расскажешь нам, что велел тебе сделать Божок, но так и не рассказал. Только то, что ты не собираешься этого делать. И что это?

— Не сказал? Это было не преднамеренно. Если я скажу тебе сейчас, ты скажешь мне, что собирался рассказать о Хряке? Я совершенно искренне говорю о важности этого для меня.

— Договорились. Чего же хотел от тебя этот божок?

— Ходить по всему городу, объявляя, что никто больше не должен покидать его, что надо восстановить туннели под ним и починить оставшиеся посадочные аппараты, если они смогут.