Один день тянулся за другим. Никаких вестей от Мухаммада не поступало. Разочарованная, я захотела обратно в Кау к Хорсту. Но без машины это было совершенно невозможно осуществить.

Случай пришел мне на помощь. Однажды вечером один из арабов сказал, что через несколько минут здесь появится грузовик, который мог бы взять меня в Кау. Машина, полностью забитая грузом, следовала в Малакаль с товаром. Я сумела вклиниться на скамейку водителя между двумя арабами. Джабору пришлось ехать в кузове грузовика, где пристроилось еще много рабочих на ящиках и мешках. Как ни неудобно оказалось мое положение — вчетвером в тесной кабинке водителя, — я благодарила Бога, что через несколько часов буду вновь в Кау. Мне сказали, что мы доберемся туда в полночь. Однако приблизительно через два часа пути машина где-то остановилась. Водитель-великан выбрался из машины, другие арабы также спрыгнули. Спустя вечность, так мне показалось, вернулся водитель и дал понять, что я тоже должна выйти. Мы с ним проследовали до соломенной хижины. Мне показали знаками, что ночевать придется здесь. Что прикажете делать? Фонариком я осветила изнутри хижину, на полу которой лежал навоз.

Перед входом, поскольку дверь отсутствовала, арабы поставили гофрированный лист жести. Когда забрезжило утро и сквозь щели прорвался первый луч солнца, кроме крика петуха я услышала голоса. Вскоре лист жести отлетел в сторону, и у входа образовалась толпа удивленных детишек. Потом пришел старик, принесший стакан чаю, который я с благодарностью приняла.

Машины больше нигде не было видно. Между тем объявился Джабор. Он рассказал, что грузовик выехал в поле и никто не знает, когда его ждать обратно. Мне стало абсолютно безразлично все происходящее. Наконец после полудня машина вернулась. Опять мы сидели вчетвером в тесной кабине. Мои колени, впритык к которым находилась ручка переключателя скоростей, получили значительные ушибы. Незадолго до полуночи я, к счастью, уже добралась до Кау.

Теперь мы с Хорстом полностью отдавали себе отчет в нашем бедственном положении, поскольку уже не рассчитывали на возвращение Мухаммада. И напрасно. Уже через два дня вечером послышался шум автомобиля. Взволнованные, мы выскочили наружу — там стоял наш «лендровер». Мухаммад выпрыгнул из машины, Араби и Кола — за ним. Мы обняли нашего спасителя, который затем с гордостью показал нам две бочки бензина.

На следующий день с переводческой помощью учителя Ибрахима мы узнали подробности приключенческой поездки Мухаммада. Во время ночного вояжа из Абу-Губейхи в Эр-Рахад у «лендровера» случились две тяжелые поломки, но каждый раз машину удавалось привести в порядок. В Эр-Рахаде она окончательно заглохла. Мухаммад оставил Колу с машиной в Эр-Рахаде, а сам по железной дороге поехал в Эль-Обейд, где узнал, что генерал до сих пор находился в Хартуме, а замещающий его офицер ничего не знал о нашей экспедиции и поэтому не смог помочь. Сулиман и Араби, оба водителя, предпочли остаться в своих семьях в Эль-Обейде, вместо того чтобы вернуться в Кау. Мухаммад, на 10 лет моложе их и другого характера, все-таки разыскал обоих. Хотя он рано женился и его супруга ужасно скучала в одиночестве, Мухаммад не поддался соблазну и не остался в Эль-Обейде. Напротив, добившись встречи с представителем губернатора, он поведал ему о нашей ситуации. И Сейид Махгуб Хассабалла сразу же помог: сделал так, что Мухаммад получил важнейшие запчасти, необходимый бензин, машинное масло, и пообещал, что через несколько дней в Кау прибудет грузовик и заберет нас. Мухаммад взял с собой Араби и поспешил в обратный путь — обрадовать нас с Хорстом. Редко в моей жизни я бывала так благодарна человеку. Он сделал все от него зависящее, чтобы помочь нам.

Теперь нам стало легче, и мы старались в оставшиеся несколько дней как можно больше отснять и сфотографировать. Величайший враг, с которым мы должны были сосуществовать, — жара — становился все страшнее. Наступил апрель, в этой местности самый тяжкий месяц года.

Мне очень хотелось заснять процесс татуировки девушки или женщины. И нам повезло. Макка, «пациентка» Хорста, была специалистом по художественной татуировке. Это благодаря ей мы смогли снять на пленку очень болезненную манипуляцию.

Для нас эта работа тоже стала мукой. Даже со стороны было нелегко наблюдать, как Макка колючкой поднимала кожу и вонзала в нее нож. Сначала мы увидели нанесение татуировки девушке, а через несколько дней и женщине. Оба раза это происходило на раскаленных солнцем скалах. Особенно болезненно делалась татуировка у женщины. Так как узорами покрывали все тело, то из-за тысячи маленьких надрезов она потеряла очень много крови. Процедура длилась два дня, но даже при надрезах в самых чувствительных местах женщина старалась не показывать, какие муки ей приходится терпеть. Только подергивание мышц лица время от времени выдавало ее истинное состояние. Татуировка, которой подвергается каждая женщина после того, как отняла от груди первенца и прожила три года в воздержании, — одно из самых важных культовых действий юго-восточных нуба. Если молодая мать стоически выдерживает эту процедуру, ее ожидает награда. Украшенная новыми ритуальными рубцами, она вновь становится желанной для мужчин.

Вместо того чтобы устроить день отдыха, меня словно магнитом потянуло в Ньяро. И оказалось — неспроста. Мы прибыли в самый разгар праздника танца, какого никогда прежде не видели.

Нуба, в полном экстазе, совершенно не обращали на нас внимания, можно было работать без помех. Видимо, все молоденькие девушки Нюаро участвовали в этом празднике. Мужчины же, наоборот, сидели раскрашенные во внутреннем помещении ракобы рядом с барабанщиками. Воины, опустив головы, сжимая палки и притопывая ногами, чтобы звенели колокольчики, ждали объяснений в любви. Пожилые матроны сопровождали песнями дикие ритмы плясунов. Женщины, танцевавшие с дочерьми, воспевали их многочисленные достоинства. Уложив девушек спиной на землю, задрав и широко расставив им ноги, мамаши громко улюлюкали, превознося девственность чад. В этом танце могли участвовать, кроме девушек и женщин, только дети.

Без сомнения, это был большой ежегодный праздник любви, о котором нам потом рассказали Туте и Джабор. Стоявшие впереди девушки, пританцовывая, начали медленно приближаться к мужчинам. Возбуждение все нарастало. Вдруг одна из девушек подошла к одному из мужчин и молниеносно пронесла ногу над его головой, на мгновение коснувшись плеча. При этом она несколько раз дернулась всем телом, пока избранник смотрел в пол. Потом, приплясывая, покинула ракобу. Я хотела запечатлеть столь необычное «объяснение в любви», но меня окружили бдительные матери, очень ловко образовав хоровод. Тем временем еще две девушки выбрали себе суженых. Мне хотелось взвыть оттого, что невозможно снять такой оригинальный ритуал. В конце концов я вырвалась из тесного круга танцующих и помчалась на другую сторону ракобы, где перед своим избранником уже танцевала следующая невеста. Только я установила освещение и включила мотор, как матери снова окружили меня. На этот раз я «сделала хорошую мину при плохой игре» и попыталась, подражая им, потанцевать. Но через несколько минут, задыхаясь от жары и напряжения, уселась на пол, чтобы незаметно поменять пленку. Мой танец так понравился женщинам, что они дали мне кнут и потребовали продолжить «выступление». Размахивая кнутом и приплясывая, я выскользнула из ракобы, чтобы в последних лучах заката сделать хоть несколько снимков.