Возникла необходимость проститься с Сулиманом, шофером нашего грузовика, который, согласно договоренности, должен был вернуть машину в Эль-Обейд — последняя возможность передать с ним письма. С этого момента мы оставались отрезанными от внешнего мира. От Абу-Губейхи, ближайшего населенного пункта, наш лагерь находился в каких-то 130–150 километрах, но для доставшегося нам музейного экспоната — видавшего виды «ленд-ровера» — без сопровождающей машины и без запаса бензина это путешествие могло стать слишком опасным. В депеше суданскому генералу я описала серьезное положение экспедиции и попросила его как можно скорее раздобыть для нас грузовик с запасными частями, бензин и машинное масло. Сулиман повез от нас вместе с письмом большую сумму денег, чтобы при необходимости купить все необходимое на «черном» рынке. Мухаммад, шофер нашего «лендровера», еще совсем молодой солдат, выразил убеждение, что самое позднее через неделю Сулиман уже вернется.

Когда мы с Хорстом посетили Кау, деревня казалась вымершей.

Всякий раз, обходя дома и карабкаясь на скалы, мы встречали, помимо собак, лишь пожилых людей, решительно отмахивавшихся от наших камер. Когда я познакомилась в школе с учителем-арабом Ибрахимом и смогла поговорить с ним по-английски, то узнала, что все работоспособные нуба сейчас убирают урожай далеко на полях и не появляются неделями в своих деревнях. Потому-то в Кау мы и не увидели никого из молодежи.

Ртуть в термометре все ползла вверх. Вскоре и в тени температура достигала уже 35 градусов. До сих пор во время африканских экспедиций у меня никогда не возникало неприятных переживаний из-за змей. Правда, мы взяли с собой специальную сыворотку и другие лекарства, но против очень опасной древесной змеи не существует противоядия. Однажды одна такая заползла в чехол, в котором хранились постельные принадлежности. Увидев эту тварь, я закричала от неожиданности и страха: рядом с моей рукой ползла зеленая двухметровая рептилия. Не потеряв присутствия духа, Хорст убил ее палкой. После этого в целях предосторожности мы растянули над кроватями две большие простыни, чтобы на нас впредь не сваливались с кроны дерева змеи или еще кто-нибудь.

На следующий день — очередное происшествие, когда во время мытья волос надо мной внезапно загудел пчелиный рой, привлеченный, возможно, запахом шампуня. Хорст тут же предупредил: «Быстро под одеяло!» На раскладушки мы положили пластиковые накидки против пыли и, потея, лежали теперь под ними. Через прозрачный материал я увидела сотни ползающих по поверхности насекомых. Хорст закричал: «Подоткни покрывала, иначе пчелы искусают до смерти!»

Жужжание все нарастало, Хорст громко призывал почти без перерыва: «Туте, Туте, Мухаммад, Араби!» — но некоторое время никто не приходил. Так лежали мы, утопая в поту, где-то с полчаса, пока наконец не послышались голоса и шорох. Почувствовался запах дыма. Я узнала Туте, родственника омды, но не решалась пока убрать накидку. Нуба тем временем стали выкуривать насекомых. Только после этого случая мне стало известно, что дым парализует пчел. Тут я с ужасом вспомнила о стоящих неподалеку канистрах с бензином, складе с газовыми баллонами и соломенном заборе! В секунды наш лагерь мог бы оказаться в море огня. Когда мы наконец выбрались из наших укрытий наружу, на деревянной палке висел метровый пчелиный рой, под которым Туте и другие нуба держали горящие факелы из соломы. Земля оказалась усыпана мертвыми пчелами, но множество еще оставшихся в живых беспорядочно летали вокруг. И мы, и наши спасители пострадали от болезненных укусов. Окончательно отделаться от разъяренных насекомых удалось, только когда зашло солнце.

Нас как будто сглазили. Утром, во время завтрака, случилась новая беда. Внезапно послышался треск, вспыхнуло пламя, и уже в следующую секунду загорелись мои платья, висевшие на веревке, протянутой между сучьями дерева. Одеялами и песком Хорсту удалось погасить пожар. Оказалось, на этот раз из-за жары взорвался наш газовый примус, давно отставленный в сторону. Не прошло и часа, как я головой врезалась в низко расположенную деревянную балку, получив легкое сотрясение мозга. В то время как Хорст, обжегший во время тушения пожара одну руку, другой накладывал мне компрессы на голову и ромашковые повязки на распухшие от пчелиных укусов глаза, послышался рокот приближающихся машин. Они остановились непосредственно перед нашим забором. Хорст посмотрел сквозь отверстие в соломе и произнес:

— У нас гости. Там стоят два водителя внедорожников, кажется, туристы.

Хорст вышел к ним, чтобы переговорить с незнакомцами. Позже он рассказал, что это были приятные люди, которые из-за утечки информации узнали от суданского чиновника, где находится наш лагерь, и всего лишь хотели меня навестить.

Некоторые из визитеров также прочитали сообщение в «Нойер Цюрхер цайтунг» и ознакомились с работой американского ученого Джеймса Фэриса, который несколько лет тому назад издал замечательную иллюстрированную цветными фотографиями книгу о юго-восточных нуба. Теперь приехавшие порядком разочаровались, что не застали здесь все в первозданном виде. На следующий день внедорожники отбыли.

Этот визит сильно нас расстроил, но не потому, что помешал работе. Дело в том, что как-то сразу появилось множество детей, а также взрослых с денежными купюрами, которые они просили нас разменять. Мы узнали, что натворили туристы. Туте рассказал, что приезжие пытались с помощью денег приманивать смущавшихся нуба к своим фотоаппаратам. За деньги они получали снимки туземцев в искусственных позах по заказу. А если это хоть раз проделали с местным населением — все наши труды пойдут насмарку. Такое случилось с масаями и другими африканскими племенами. Катастрофа!

В Кау теперь едва ли можно было что-то сфотографировать, и мы отправились в Ньяро. Там я вновь увидела красивых намасленных девушек, но они убежали, заметив нас, как робкие газели. На удивление, здесь немногие нуба работали на полях, и в этом поселении еще не носили плохую одежду. С облечением я вздохнула — появилась возможность поснимать.

Но уже первая попытка сфотографировать нуба в Ньяро потерпела крах. Ко мне подошел пожилой мужчина. Я не поняла его язык, но сразу догадалась, что он хочет получить: «круш» по-арабски означает «деньги», без них здесь снимать невозможно. С таким мы раньше никогда не сталкивались, но и теперь не намеревались платить, дружески попрощались с «моделью», сказав «букра», что означает «завтра».

Вот что сотворили туристы — тяжелая ситуация. Когда я обсудила этот случай с омдой, он, улыбнувшись, рассказал, что туристы на внедорожниках были не первыми и не единственными, уже раньше сюда приезжали европейцы, делавшие фотографии нуба за вознаграждение. А Джеймс Фэрис, добавил он, даже за магнитофонные записи платил туземцам деньги.

Омда придумал хороший выход: поехал вместе с нами в Ньяро, и вскоре мы сидели с некоторыми старейшинами и помощниками вождей в хижине нуба. Перед тем как начать разговор, нас угостили пивом из мариссы. Затем мы продемонстрировали все мои документы ньярскому вождю. Я не знала, умеет ли тот читать по-арабски, однако эти бумаги явно произвели на него впечатление. Озабоченно старейшины передавали друг другу документы, их лица просветлели. Нуба пришли к соглашению, что мы без оплаты можем делать съемки фильма и фотографировать. Единственное условие: перед ритуальными танцами мы должны подарить барабанщикам ароматное масло.