С Лебедевым мы задержались для составления коммюнике для печати, в котором, между прочим, было сказано, что в заключение дружеской встречи была прочитана сатирическая поэма Твардовского, которая была встречена с большим интересом и вниманием. Не успели мы завершить это коммюнике, как возвратился Хрущев. Обращаясь ко мне, он спросил: «Так что, поэма-то антисоветская?»

– Да нет, Никита Сергеевич, что это вы? Поэма вполне советская, она содержит критику бюрократической извращенности в идеологической работе, о чем шла речь и на последнем Пленуме ЦК. Только, конечно, это сатирическое произведение, и оно содержит гротески и заострения.

– Вот вы эти самые «гротески» и снимите, – буркнул Никита Сергеевич и вышел из комнаты (Время новостей, 01.03.2005).

Главная беда, как шепнул мне Александр Трифонович, что Хрущеву прокрутили магнитофонную запись пьяной болтовни Некрасова, где он высказывался, не сдерживая себя, и оттого малы шансы выручить его, обратившись к Н. С. (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 157).

Вспоминая наш визит к Черноуцану, Александр Трифонович говорил: «Со Станиславским действует та же культовая психология. В стране был один вождь – Сталин, и во всех областях науки и искусства должен был быть один, непременно один, обожествляемый авторитет. В физиологии – Павлов, в литературе – Горький, в театре – Станиславский. А Булгаков на культовый принцип замахнулся. Черноуцан-то, может, в душе и понимает, что это глупость, но уже посоветовался с Поликарповым, а тот уступать не велит» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 156).

сегодня по крайней мере 5 мил человек читают мою вещь, известную некоторому кругу читателей с 54‐го г. и до последнего дня (вчерашнего) не называвшуюся по ее заглавию, даже после двух строк в сообщении о приеме Н. С. Хрущевым «европейских»631 писателей: «С большим интересом участники прослушали новую поэму А. Т. Твардовского, прочитанную автором».

Появление ее даже подготовленным к этому людям представляется невероятным, исключительным, не укладывающимся ни в какой ряд после совещаний и пленума632 (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1968. С. 183).

Передайте товарищу Тольятти, что, по нашему мнению, поездка Евтушенко в Италию в настоящее время нецелесообразна. Советская общественность подвергла Евтушенко критике за грубые ошибки, допущенные им во время недавнего пребывания за рубежом. Поэтому его выезд в Италию вызвал бы недоумение общественности. Скажите т. Тольятти, что если у него не будет возражений, мы дали бы Евтушенко соответствующие разъяснения.

Еще раз благодарю Вас за беседу, она произвела на меня глубокое впечатление и придала бодрости. Беда в том, что о Ваших словах, видимо, не знают товарищи, ведающие литературными делами Следовательно, я по-прежнему в безвыходном положении. Вы сами, конечно, решите, как быть (И. Эренбург. На цоколе историй… С. 553).

А. Т. Твардовский: Мои пожелания – почему бы не издать отдельной книгой рассказы Солженицына: читатели у него имеются, дело это стоящее.

То же самое относится и к Эренбургу, о котором тоже различные мнения существуют – он ведь тоже подвергался строгой критике. Если мы выпустим четыре рассказа Солженицына, то это будет занесено нам в актив – свежо, остро, талантливо.

А. А. Сурков: Хочу очень поддержать включение в план Гроссмана. Обязательно должен быть включен в план Пастернак по Большой серии.

(Твардовский: Совершенно согласен).

Н. В. Лесючевский: Относительно Солженицына. Автор сборника не предлагал, мы инициативу не проявили.

(Твардовский: Моя инициатива).

Теперь Вы проявили инициативу, и мы займемся рассмотрением этого вопроса… (цит. по: Р. Романова. Александр Твардовский. С. 594–595)633.