большая честь, — по обыкновению, ответил я и добавил: — К сожалению, я должен подождать до отправки в Персию первой партии железа.

— Это будет в конце следующего месяца, уважаемый посол.

Принц Джета улыбнулся, а я изо всех сил старался не проявить своего смущения тем, что он знает о совершенно секретной сделке между мной и Варшакарой. Мы договорились о цене и решили, что железо будет обменено на золото в Таксиле. В общем и целом я остался доволен моим первым торговым соглашением, но не тем, что о нем знает принц Джета.

— Поскольку ваш караван идет через Шравасти, надеюсь, вы могли бы отправиться с ним.

— И у вас будет надежная охрана, — сказала Амбалика, вдруг заинтересовавшись. — Вы знаете, по всей Кошале рыщут банды, а на реках пираты. И все равно мне очень хочется повидать Шравасти. Старая царица говорит, нет города красивее.

— Я согласен с ней, — ответил принц Джета. — Правда, я видел лишь земли между двух рек — так мы называем наш маленький мир, — добавил он, обращаясь ко мне.

— Разумеется, я постараюсь совершить эту поездку… — начал было я.

— О, скажите «да»! — Амбалика обладала детским талантом упрашивать. Ей все было нужно тут же. Лаис обладает тем же свойством.

Принц Джета улыбнулся внучке:

— Твой муж хочет также встретиться с Буддой, о котором на женской половине ты слышала столько ужасного.

— Неправда, принц Джета. Многие наши дамы восхищаются господином Буддой. — Амбалика вдруг превратилась в воспитанную принцессу.

— А ты?

— Не знаю. Не скажу, что мне нравится мысль быть задутой, как свечка. Пожалуй, Махавира куда интереснее.

— Ты видела и слышала Махавиру? — заинтересовался принц Джета.

Амбалика кивнула:

— Когда мне еще не было шести, нянька взяла меня на совет джайнов, недалеко от вашего дома, у дороги к реке. Махавира сидел прямо в грязи перед советом. Никогда не видела такой толпы!

— А ты помнишь, что он говорил?

Казалось, принц Джета обнаружил во внучке нечто любопытное. Потому что она стала моей женой?

— Ну, мне понравилось, как он рассказывал, откуда взялся мир. Вы знаете, на самом деле все является частями гигантского человека, и мы находимся где-то у его поясницы. Конечно, география по Махавире отличается от того, чему нас учили в школе, но мне понравились все эти круги океанов — один из молока, один из прозрачного масла, один из сахарного тростника. О!.. — У нее была привычка замолкать. — Особенно мне понравилось, как он говорил о первом круге мироздания, когда все были шести миль роста и имели брата или сестру-близнецов, и каждый должен был жениться на сестре, как сейчас принято в Персии, и никто не работал, потому что было десять деревьев, на которых росло все, что можно пожелать. Листья одного становились горшками и сковородками, на другом росли всевозможные яства, уже готовые, — это дерево мне понравилось больше всех. Боюсь, я чересчур жадная. Было дерево с одеждами, а на одном дереве росли дворцы, хотя я не представляю, как это можно сорвать дворец будто банан. Но наверное, когда дворцы созревали, они сами падали на землю, которая была из сахара, а вода — из вина… — Амбалика снова запнулась. — Но я это серьезно. Я просто говорю, что запомнила. Он был очень старый. Я еще запомнила, что он был прилично одет, не в небесных одеяниях.

Наша брачная ночь прошла прекрасно. Я остался доволен, и Амбалика тоже. Наверное, и ведические боги остались довольны, потому что через девять месяцев родился мой первый сын.

Вскоре после свадьбы, в разгар засушливого сезона, я был приглашен на неофициальную аудиенцию к царю Бимбисаре. Он принял меня в маленькой, полной цикад комнатке, занавешенной пыльными занавесками.

Бимбисара сразу приступил к делу. Пусть он был и не вселенским монархом, но царем-воином несомненно. Кстати, до своего путешествия в Китай я считал, что идея о вселенском монархе присуща только ариям, видевшим нашего Великого Царя. Но в Китае мне рассказали, что некогда всем Срединным Царством — так они называют свою страну — правил один монарх в полном согласии с небесами и когда-нибудь он придет снова как Сын Неба. Поскольку существует только один бог, должен быть и один вселенский монарх. В действительности, разумеется, на небе и на земле столько же ложных богов, как и монархов. И все же мне ясно, что человечество жаждет единства. Китайцы никоим образом не связаны с ариями, но думают так же, как мы. Ясно, их вдохновил Мудрый Господь.

Я испросил у Бимбисары позволения отбыть с караваном в Шравасти.

— Ты свободен ехать, сын мой. — Бимбисара обращался со мной как с членом семьи, каким по ведическим законам я и являлся.

— Мне хочется встретиться с Буддой.

Естественно, я не упомянул о настоятельных приглашениях царя Пасенади.

— Я бы отдал все мое царство, чтобы следовать за Буддой, — сказал Бимбисара. — Но мне нельзя.

— Вселенский монарх может делать все, что пожелает. — При дворе все лицемерят.

Бимбисара дернул себя за фиолетовую бороду.

— Никакого вселенского монарха нет, — улыбнулся он. — Тебе это известно. А если бы такой и был, то им, вероятно, стал бы Дарий. Конечно, это между нами. Твой Дарий — владыка многих великих стран. Но он не владыка всей земли, как себя называет. Как ты сам понимаешь…

— Как я сам понимаю, повелитель…

— Как ты сам понимаешь, — повторил он задумчиво, — если Будда спросит тебя о жертвовании коня, скажи, что я был обязан засвидетельствовать почтение арийским богам.

— Он осуждает это?

— Он ничего не осуждает. И ничего не одобряет. Но в принципе все живое для него священно, поэтому жертвование коня порочно, как всегда порочна война.

— Но царь — воин и арий. Царь должен приносить коня в жертву своим богам, он должен убивать своих врагов во время войны и злодеев в мирное время.

— И поскольку я делал все это, мне не познать просветления в этом воплощении. — В глазах его блеснули неподдельные слезы, в отличие от тех, что всегда готовы пролиться потоками из глаз его сына. — Я часто мечтал, что когда-нибудь смогу отринуть все это. — Он коснулся своего украшенного самоцветами тюрбана. — И потом, став ничем, смогу последовать по восьми изгибам пути Будды.

— Что же мешает? — искренне заинтересовался я.

— Я слаб.

Со всеми Бимбисара был во всеоружии, настороже, скрытен. Но со мной часто бывал на удивление откровенен. Думаю, потому, что я не принадлежал к его миру, и он чувствовал, что может свободно говорить со мной о делах, не касающихся политики. Хоть я и женился на его внучке, но оставался