Он двинулся вперёд, схватил Линору за руку и отпрянул, ощутив под тонкой тканью леденящий холод.

– Прости, – сказала она, поправляя рукав. Потупилась. – Я не могла по-другому. Так… Так было нужно. Мы пришли попрощаться.

Жуга перевёл взгляд на Арнольда.

– А ты…

– И я, – тот коротко кивнул и вдруг улыбнулся. – Так будет лучше, Лис. Поверь.

– Вы с ума сошли… – выдохнул Жуга. Бессильно прислонился к косяку, покосился на запястье, перевязанное тряпкой. – Да вас убьют!

– Об этом поздно говорить, – внезапно сказала Герта у него из-за спины. Травник вздрогнул. – Их уже убили. Так ведь, девочка?

Линора кивнула. Арнольд неторопливо оглянулся, положил ей руку на плечо.

– Пора, – сказал он. – Нам нельзя здесь оставаться. Этот чеснок…

– Погоди, – она стряхнула его руку. Посмотрела травнику в глаза. – Жуга, ты… Я хотела сказать… Прости меня, если можешь.

Она коротко коснулась пальцами его щеки, потом вдруг быстро повернулась и шагнула в темноту. Жуга рванулся за ней, но рука Гертруды легла ему на плечо и задержала на пороге.

– Постой…

– Отцепись!

Он вырвался и выскочил наружу. Остановился, изумлённо озираясь: улица была пуста, лишь мостовая серебрилась инеем.

– Аннабель! – крикнул он. Эхо заметалось меж домами. Он закружился, бросился вперёд, потом назад. Остановился.

– Аннабель!!!

– Не надо, – Герта вышла на крыльцо. – Не зови. Они уже не люди.

Травник не ответил. Гадалка помедлила.

– Так ты идёшь или нет?

Жуга запрокинул голову и долго стоял, уставившись на выщербленный диск луны, пока не зарябило в глазах. Перевёл взгляд на Герту, замершую в дверях, на Золтана, на Телли и Вильяма, с беспокойством выглядывающих у неё из-за спины. Кулаки его разжались.

– Что ж… раз так… должно быть, ты права. – Он потряс головой. – Вот только раньше надо было выбирать, раньше… А теперь всё уже решили за меня.

Он помолчал и после паузы закончил:

– Не знаю, как весь мир, а вот коньки, похоже, я уже отбросил.

На запад далеко

– Истинное – в странствиях!

Учитель с Чаши-горы

Квартал евреев в Цурбаагене застроен был плотнее некуда. Дома стояли здесь стена к стене – добротные, хорошего кирпича, и различались лишь по высоте. Здесь не в диковинку были дома в три, даже в четыре этажа. Городские улочки, и без того неширокие, здесь были ещё у́же. Окна верхних этажей почти смыкались. Везде под снегом проступал булыжник, хотя, по правде говоря, не много камня требовалось, чтобы замостить такую площадь. Мелькнула маленькая церковь с шестиконечной звездой и кладбищем с таким количеством надгробий, что, казалось, мёртвые лежат там друг на дружке. Чередой тянулись малюсенькие лавки, портняжные, ломбарды и меняльные конторы. Не было ни криков, ни суеты, царила деловая тишина, лишь издалека чуть слышно доносился детский плач.

– Странно они живут, – сказал Жуга, задумчиво оглядывая занавешенные окна. – Почему здесь так тесно?

– Евреям выделен всего один квартал, – рассеянно ответил Хагг, – селиться за его пределами им не разрешается. Но Цурбааген – город торговый, дела идут успешно. Людей прибывает, а квартал всё тот же. А они совершенно особый народ, у них другая вера, свои обычаи, язык… О том, чтоб стать такими же, как все, они и думать не желают. У них нет родины, их квартал как государство в государстве. А откупать городские земли накладно, вот и селятся друг у друга над головой. Их терпят, но не любят.

– Почему?

– За что их любить? – пожал плечами Золтан. – Удел еврея – ростовщичество. Они ссужают деньги под проценты в рост, а это самое выгодное дело. К концу лета половина окрестных крестьян у них в долгах за займы прошлой осени на свадьбы и налоги. Кто-то расплачивается с урожая, а кто-то не может. Земля скупа.

– Но разве они одни такие?

– Нет, конечно. Есть ещё ломбардцы из Италии со своими casana, ганзейцы, местные дельцы… Но они всё время ссорятся, плутуют, а эти все повязаны друг с дружкой, не терпят конкурентов и потому почти всегда остаются в выигрыше. У них есть деньги под любые начинания, лишь бы они приносили доход. Без них здесь всё остановилось бы… Нам сюда.

Резная дверь с отполированной до блеска медной ручкой отворилась, мягко звякнул колокольчик, и Золтан с травником оказались в небольшой, уставленной шкафами комнате с тяжёлыми драпировками. Шкафы дробились на ящички, к каждому была прикреплена бумажка с надписью на непонятном языке. Горел камин. В массивных подсвечниках тусклой латуни стояли свечи. Предметов в комнате было мало, но всё было расставлено по-деловому аккуратно. Пахло пылью и бумагой.

Человек за конторкой поднял голову. Был он худ и далеко не молод, с маленькой ухоженной бородкой. На жёлчном, бледном лице блестели тёмные, глубоко посаженные глаза. Из-под маленькой шапочки, непонятно как державшейся у него на макушке, чуть ли не до плеч спадали завитые пряди волос.

– А, Золтан Хагг, – он кивнул, узнав вошедшего, и отложил перо. – Моё почтение. Проходи. Проходи. Что тебя ко мне привело?

– Мир твоему дому, Натан, – Золтан снял перчатку и, неловко действуя одной рукой, вынул из сумки мешочек. – Мы хотели бы взять денег под залог.

– Что ж, это можно, можно… А что ты хочешь заложить?

Жуга и Хагг переглянулись. Золтан неловко кашлянул.

– В том-то и дело, что заклад – те же деньги, – сказал он.

Еврей приподнял бровь:

– Золото? Серебро?

– Золото.

– Тогда не вижу, чем препятствовать, – он подошёл к столу и вытащил из ящичка весы. – Давайте их сюда.

– Вот. Но у нас одно условие, – Хагг передал ему мешочек. – Здесь пятьдесят монет, и я хотел бы, чтоб их не тратили и не меняли, а оставили как есть до нашего возвращения. Это возможно?

Натан неторопливо, аккуратной горкой высыпал содержимое кошелька на стол, разровнял, взял одну монетку и поднёс к глазам. Помедлил, достал из кармана плоский замшевый футляр, раскрыл его и оседлал очками кончик носа, после чего рассмотрел монетку внимательнее.

– Всё это больше чем занятно, – сказал он наконец, отложил монетку и погладил бороду. – Могу я знать, чем вызвано такое странное желание?

Золтан покачал головой.

– Боюсь, что нет, – сказал он. – Я не хочу, чтобы эти деньги появились в городе. Это может принести большие неприятности. Очень большие.

Ростовщик взглянул на Золтана.

– Я не могу их взять, – сказал он. – Войди в моё положение, посмотри на тебя моими глазами. Я живу интуицией, я обязан заглядывать в будущее. Что, если это краденые деньги? Допускаю, я возьму их, а потом они таки доберутся до бедного еврея и