очевидно, говорит сам гр. Л. Толстой. В книжке „Ясной Поляны“ он являлся учащимся у самого народа, как и чему учить народ; в лице Левина он воображает себя воспринимающим от народа ту простую высшую мудрость, которая сразу дает ему то, чего не могла ему дать ни положительная наука, ни отвлеченная философия!».

314

…весною поднялась наша великая война для великого подвига… — Война с Турцией формально началась в день объявления царского манифеста 12 апреля 1877 г.

315

…несмотря на все временные неудачи… — Подразумеваются главным образом три попытки русской армии (в июле — августе 1877 г.) овладеть превращенной в турецкую крепость Плевной. Во время этих боевых действий русские войска понесли серьезные потери. Неудачи под Плевной заставили русские войска отступить с болгарской территории южнее Балкан и укрепляться на Шипкинском перевале.

316

…Европа — должна не верить тому, о чем объявили мы ей, начиная войну… — Подразумеваются строки из царского манифеста 12 апреля 1877 т.: «Всем <…> известно то живое участие, которое мы всегда принимали в судьбах угнетенного христианского населения Турции. Желание улучшить и обеспечить положение его разделял с нами и весь русский народ, ныне выражающий готовность на новые жертвы для облегчения участи христиан Балканского полуострова…». Далее в манифесте говорилось о том, что Россия вступает в войну, исчерпав все мирные средства воздействия на Турцию, оставшуюся «непреклонною в своем решительном отказе от всякого действительного обеспечения безопасности своих христианских подданных…».

317

«Великий восточный орел взлетел над миром, сверкая двумя крылами на вершинах христианства»… — Неточная цитата из «Предсказания» Иоанна Лихтенбергера, которому посвящен специальный параграф первой главы «Дневника писателя» за май — июнь 1877 г.

318

…поступок России — принимается Европой ~ за варварство «отставшей, зверской и непросвещенной» нации… — Достоевский отзывается на антирусские корреспонденции. Сообщая о злорадных толках триестинских немцев о «бессилии России», о «ее военной несостоятельности», корреспондент «Московских ведомостей» резюмировал: «Всё это мои почтенные спутники пережевывали с большим аппетитом, припевая к каждому доводу: „Россия страна дикая, варварская, и европейской цивилизации грозит серьезная опасность“» (Моск. ведомости. 1877. 21 июля. № 182. Анонимный очерк «По берегам Далматии»).

319

…способной на низость и глупость затеять в наш век что-то вроде преждебывших в темные века крестовых походов… — Здесь очевидна полемическая реакция Достоевского на скептические суждения о христианской миссии царской России на Балканах, высказывавшиеся английской печатью. Возможно, Достоевский полемизирует с анонимным автором «Журнальных заметок» в журнале «Дело», представлявших собою рецензию на первые четыре номера «Военного сборника» за 1877 г. и первые три выпуска «Дневника» за тот же год. «Если верить всему тому, что пишут наши российские публицисты, — отмечалось в этой рецензии, — то можно подумать, что наступили времена крестовых походов. А между тем, если б „Военный сборник“, кроме голого изложения исторических фактов, поискал в их внешней шелухе более существенного содержания, то он увидел бы, что идея теперешней войны далеко не та, какой ее выкликают г-н Суворин и г-н Достоевский» (Дело. 1877. № 6. С. 57). Далее рецензент писал о Достоевском: «Какой чудак-мечтатель! Мечтатель потому, что до сих пор верит в возможность крестовых походов, в то время как Европа уже давно пережила период религиозного воодушевления, а в России он и не бывал; насущные же потребности нового времени и переворот, созданный в жизни народов новейшими изобретениями, дали всему европейскому и русскому мышлению совсем иной характер…» (там же. С. 63, 64).

320

Даже друзья наши, отъявленные, форменные, так сказать друзья, и те откровенно объявляют, что рады нашим неудачам. Поражение русских милее им собственных ихних побед, веселит их, льстит им. — Под «форменными» друзьями Достоевский иронически подразумевает Австро-Венгрию и Германию (о чем свидетельствует намек на «собственные ихние победы» во время франко-прусской войны), с которыми в 1873 г. Александр II заключил так называемый «союз трех императоров».

321

Нам отвечают они, что всё это лишь исступленные гадания, консульсьонерство, бешеные мечты, припадки, и спрашивают от нас доказательств, твердых указаний и совершившихся уже фактов. — Есть основания полагать, что здесь, продолжая полемику с анонимным автором «Журнальных заметок», напечатанных в «Деле», Достоевский пользуется определениями и фразеологией своего оппонента, но несколько их гиперболизирует. Так, автор процитированных выше «заметок» (см. с. 232) неоднократно называл Достоевского мечтателем. Рецензент «Дела» писал также о «Дневнике»: «Г-н Достоевский вовсе и не подозревает, что в его мечтаниях решительно нет никакого фактического содержания, и мыслит он не реально, а Бог знает как — хоть святых вон выноси» (Дело. 1877. № 6. С. 63).

322

…Европа, эта «страна святых чудес»! — Слова в кавычках цитата из стихотворения А. С. Хомякова «Мечта» (1835).

323

Знаете ли вы, как дороги нам эти «чудеса»… — Под «чудесами» подразумеваются процветавшие на Западе философия, наука, искусство, литература, идеи гуманизма, свободы, равенства, братства, вера в счастливое будущее человечества и т. п.

324

Это один из виднейших членов тех пяти или шести наших беллетристов, которых принято, всех вместе, называть почему-то «плеядою». — Речь идет об И. А. Гончарове, с которым в семидесятые годы Достоевский встречался редко, но дружелюбно.

325

Это вещь неслыханная, это вещь первая. Кто у нас, из писателей, может поравняться с этим? — По существу аналогичный отзыв Гончарова о романе Толстого был зафиксирован несколько раньше А. С. Сувориным, в его статье «„Анна Каренина“ и ее общественное значение»: «„Из нас, стариков, только один Толстой еще умеет писать“, — говорил мне на днях один из талантливейших русских писателей, который напрасно так рано хоронит себя» (Нов. время. 1877. 13 (25) мая № 432)

326

Бесспорных гениев ~ всего только три: Ломоносов, Пушкин и частию Гоголь. — Нечто подобное, но в связи с «Войной и миром», Достоевский утверждал в письме к Н. Н. Страхову (24 марта (5 апреля) 1870 г.); «…Вы говорите, что Л. Толстой равен всему, что есть в нашей литературе великого. Это решительно невозможно сказать! Пушкин, Ломоносов — гении. Явиться с „Арапом Петра Великого“ и с Белки<ны>м, — значит, решительно появиться с гениальным новым словом, которого до тех пор совершенно не было нигде и никогда сказано. Явиться же с „Войной и миром“, — значит, явиться