– Я это знаю, – тихо, сдавленным голосом ответила Фрэн.

Его пальцы скользнули ей под подбородок, подняли голову.

Он улыбнулся, и она попыталась ответить тем же. Улыбка получилась вымученная, по щекам текли слезы, но все лучше, чем никакой.

– Все будет хорошо, – заверил ее Стью.

Она медленно качала головой из стороны в сторону, и слезинки улетали в теплую летнюю ночь.

– Я так не думаю. На самом деле я так не думаю.

Она долго лежала в ту ночь без сна, думая, что тепло может идти только от огня – за это Прометею выклевали глаза, – а любовь всегда приходит в крови.

Странная определенность охватила ее, отупляющая, как анестезия, уверенность в том, что в результате все они захлебнутся кровью. Мысль эта заставила ее прикрыть руками живот, и впервые за долгие недели она вспомнила тот сон: темный человек с его улыбкой… и перекрученной вешалкой-плечиками для одежды.

Участвуя в поисках матушки Абагейл вместе с группой добровольцев в свободное от работы время, Гарольд Лаудер также входил в похоронную команду и двадцать первого августа весь день провел в кузове большого самосвала для вывоза мусора вместе с пятью другими мужчинами: все в сапогах, защитной одежде и с толстыми резиновыми перчатками на руках. Начальник похоронной команды, Чэд Норрис, с автобусного вокзала отправился на – как он это называл с ужасающим спокойствием – место захоронения номер 1. Располагалось оно в десяти милях к юго-западу от Боулдера, в карьере, где когда-то добывали уголь. Под жарким августовским солнцем место выглядело таким же унылым и безжизненным, как и лунные горы. Чэд с неохотой согласился на эту работу, предложенную ему потому, что в прошлой жизни он работал в похоронном бюро Морристауна, штат Нью-Джерси.

– От похоронного бюро здесь ничего нет, – сказал он этим утром на расположенном между Арапахоу и Ореховой улицей боулдерском автобусном вокзале компании «Грейхаунд», который стал основной базой похоронной команды. Прикурил «уинстон» от деревянной спички и оглядел двадцать мужчин, сидевших перед ним. – Это похороны, но не те, к которым все привыкли, если вы понимаете, о чем я.

Ему ответили несколько напряженных улыбок, шире всех улыбнулся Гарольд. Его желудок постоянно урчал, потому что позавтракать он не решился. Не был уверен, что сумеет удержать завтрак в желудке, учитывая специфику работы. Он мог бы продолжить поиски матушки Абагейл, и никто бы его ни в чем не упрекнул, пусть любой мыслящий человек в Зоне (впрочем, он задавался вопросом, а есть ли в Зоне – помимо него – хоть один мыслящий человек) прекрасно понимал, что участие пятнадцати человек в поисках – курам на смех, учитывая тысячи квадратных миль пустынных лесов и гор в окрестностях Боулдера. И разумеется, она могла никуда не уходить. Никто, судя по всему, об этом не подумал (что Гарольда нисколько не удивляло). Она могла поселиться в домике на окраине, и они никогда бы не нашли ее, не обыскав все дома, один за другим. Редман и Эндрос не высказали ни единого слова протеста, когда Гарольд предложил, чтобы поисковая команда работала по выходным и вечерам, тем самым продемонстрировав, что не надеются на успех.

Он мог бы остаться в поисковиках, но кого больше всего любят в любом сообществе? Кто пользуется наибольшим доверием? Естественно, человек, который берется за самую грязную работу и выполняет ее с улыбкой. Человек, который делает то, чем другой заставить себя заняться не сможет.

– Это будет похоже на сжигание длинных поленьев, – объяснял им Чэд. – Если так это воспринимать, никаких проблем не возникнет. Некоторые из вас поначалу, возможно, будут блевать. Стыдиться тут нечего. Только постарайтесь отойти в сторону, чтобы никто не видел, как вы это делаете. А проблевавшись, обнаружите, что гораздо легче думать об этом как о сжигании длинных поленьев. Поленья – ничего больше.

Мужчины нервно переглянулись.

Чэд разделил всех на группы из шести человек. Он и еще двое мужчин отправились на место захоронения, чтобы приготовить его к прибытию трупов. Каждой из трех групп Чэд определил один из районов города. В тот день самосвал Гарольда взял курс на Столовую гору, медленно продвигаясь на запад от выезда на автостраду Боулдер – Денвер. По Мартин-драйв до пересечения с Бродвеем. Потом по Тридцать девятой улице до пересечения с Четвертой авеню. Обратно по Сороковой улице, где дома были построены тридцать лет назад, когда в Боулдере только начался строительный бум: двухуровневые дома, с одним надземным и одним подземным этажами.

Чэд раздал всем противогазы, которые позаимствовал в арсенале местного отделения Национальной гвардии, но ими пришлось воспользоваться лишь после ленча (ленча? какого ленча? ленч Гарольда состоял из банки начинки для яблочного пирога – ничего больше в горло не полезло), когда они вошли в церковь Иисуса Христа Святых последних дней в нижней части Тейбл-Меса-драйв. Заболев, люди приходили в церковь и там умирали, так что вонь стояла невыносимая.

– Поленья! – пронзительно-смеющимся голосом выкрикнул один из мужчин. Гарольд развернулся и, волоча ноги, вышел из церкви. Обогнул угол этого красивого кирпичного здания, в котором в годы выборов проводилось голосование, и расстался с начинкой для яблочного пирога, чтобы обнаружить, что Норрис говорил правду: проблевавшись, он действительно почувствовал себя лучше.

Чтобы освободить церковь от тел, им потребовались две ездки и большая часть второй половины дня. «Двадцать человек, – думал Гарольд, – чтобы очистить Боулдер от трупов. Смех, да и только». Немалая часть жителей Боулдера разбежалась, как кролики, испугавшись, что зараза идет из Центра контроля воздуха, но все же… Гарольд предполагал, что даже при условии увеличения численности похоронной команды с ростом населения Боулдера едва ли им удастся избавиться от большинства трупов до первого сильного снегопада (правда, он также полагал, что его к этому времени здесь уже не будет), и большинство людей понятия не имело, насколько реальной была опасность распространения какой-нибудь новой болезни.

Комитет Свободной зоны фонтанировал блестящими идеями, с презрением думал он. Комитет будет прекрасно себя чувствовать… пока у них под рукой старина Гарольд, который завязывает им шнурки. Старина Гарольд – парень хороший, но недостаточно хороший, чтобы служить постоянному комитету. Господи, нет! Если на то пошло, хорошим его никогда и не считали, он не годился даже на то, чтобы найти себе пару для танцевального класса в старшей школе Оганквита: танцевать с ним не соглашалась даже последняя дура. Святой Боже, нет, только не Гарольд. Давайте помнить, друзья: когда речь заходит о пресловутом медведе, справляющем большую нужду в гречихе, нет нужды что-либо анализировать или о чем-то логично рассуждать, не приносит пользы даже здравый смысл. Если докапываться до сути проблемы, то все сведется к блинскому конкурсу красоты.

Что ж, кто-то помнит. Кто-то ведет счет, детки. И этот кто-то – пожалуйста, барабанный туш, маэстро, – Гарольд Эмери Лаудер.

Поэтому он пошел обратно в церковь, вытирая рот, улыбаясь через силу и кивая, показывая тем самым, что готов продолжить. Кто-то хлопнул его по спине, улыбка Гарольда стала шире, и Гарольд подумал: Придет день, когда за это тебе отрубят руку, говнюк.