Обглодав куриную ногу, Урбен не преминул поинтересоваться:

– А почему же сам Мартен не ищет?

Шевалье рассмеялся.

– Да потому, что Мартен, как и прочие олухи, считают эту историю вымыслом. Да-да, просто красивой сказкой. Признаться, я бы и сам не поверил во всё это, если бы не слышал нечто подобное от своего деда, человека не привыкшего пересказывать всякий вздор.

Шевалье поднялся, допил налитое вино, и, глядя в темноту за окном, произнес:

– Сейчас десять. Мы с Урбеном тотчас отправимся в Восточную башню. Ты, Тужо, останешься внизу. Как только увидишь д’Эстерне и Локрэ, направляющихся к башне, подашь знак. Крикнешь филином.

Он подмигнул лакею.

– Ну что, пора.

Полночь самое таинственное и загадочное время, когда темные ангелы, вырвавшиеся из мрака подземелья, взмывают ввысь, повелевая с высоты звездного циферблата тревожными снами спящих и злыми умыслами бодрствующих людей.

Рожек желтоватой луны повис на усеянном звездами небе, коснувшись скудным светом крепостных куртин, шпилей башен и крыш старинного замка. Время близилось к полуночи. Слышались лягушечьи рулады, доносящиеся из-за стены, из замкового рва, нарушая ночную тишину. Две тени пересекли двор, спустившись по ступеням, направляясь к дальней стене крепости, и лишь оказавшись под сенью Восточной башни, зажгли фонари. Тусклый свет вырвал из мрака край каменной лестницы, уходящей в непроглядную тьму, в вековую дрему верхних этажей, древней фортификации. Вглядываясь во мрак, поглотивший устремившиеся вверх ступени, д'Эстрен прошептал:

– Это точно здесь?

– Могу поручиться лишь за то, что это Восточная башня.

Пожав плечами, неуверенно ответил Локрэ. Тяжелые шаги, подняли столетнюю пыль на камнях, выложенной вдоль стены, по спирали, лестнице. Прокричал филин. В верхнем зале башни Лейтенант и Урбен прислушались.

– Лейтенант, филин кричит!

– Это Тужо. Черт возьми, мы ничего не нашли!

– Будем уходить?

– Нет, Урбен, я хочу увидеть, в худшем случае услышать, найдет ли чего наш друг д’Эстерне.

– Но здесь негде укрыться!

Подняв над головой фонарь, шевалье огляделся.

В это самое время, два желтоватых огонька, минуя этаж за этажом, приближались к заветной цели – верхнему залу Восточной башни. Барон в значительной степени опередил святого отца, который запыхавшись, хватаясь за стену, старался не отставать. Наконец преодолев великое множество ступеней, они поднялись на самый верх. Круглая, просторная комната, неприветливо распростерла мрачные объятия, впустив в свои пропахшие сыростью чертоги ночных гостей, неохотно уступая блеклому свету сонную черную тишь вековой мглы. Д’Эстерне оглядел пустой зал. Выложенный, в шахматном порядке, серо-белыми плитами пол, был с величайшей тщательностью усеян голубиным пометом. Почерневшие от времени стены, угрожающе направили на непрошенных визитеров черные прорези узких бойниц, сквозь которые просматривалось звездное небо, и прорывались, едва улавливаемым сквозняком, потоки прохладного ночного воздуха. Послышалось сопение. В комнату, сквозь прорубленный в полу люк, на четвереньках вполз капеллан.

– Слава святому Бенедикту добрались!

Учащенно дыша, промолвил он, уставившись в древний план, где крестом было указано место тайника. Барон, расстелив карту на плитах пола, занес над ней ничтожный источник света. Тыча пальцем в пергамент, он, беззвучно шевеля губами, прочел инструкции, после чего взяв из рук святого отца фонарь, извлек из него свечу. Блуждая глазами по стенам, он, обращаясь то ли к самому себе, то ли к священнику, тихо произнес:

– Где запад?

Локрэ, как человек, отменно знавший здешнюю местность, и как лицо духовное вполне вероятно даже читавший Фому Аквитанского и штудировавший Альфонсинские таблицы, пытаясь вникнуть в глубины астрономии, безошибочно, с легкостью определил нужную сторону света. Барон, несколько замешкавшись, выбрал одну из бойниц, установив в ней горящую свечу, обратился к надписи на пергаменте:

– Установите свечу в бойнице, устремленной на запад. Под плитой, где заканчивается полоска света, что ляжет на пол, находится тайник.

Вытащив из-за пояса кинжал, д’Эстерне склонился над местом, указанным полосой света. Он подковырнул плиту, и, прилагая немалые усилия, с помощью падре Локрэ, отодвинул её. Две пары глаз устремились в черный квадрат углубления ограниченного ровными краями каменной кладки, разглядывая крышку покрытого чеканкой ларца, погруженного во мрак неглубокой ямы. Дрожащими от волнения руками, барон открыл небольшой сундучок и достал оттуда старинный свиток, заключенный в синий замшевый футляр, украшенный серебряным вензелем с переплетенными литерами «Е.В.», а так же серебряный медальон на цепочке, в виде крошечного меча тамплиеров. На его лице водрузилась победоносная улыбка засвидетельствовавшая триумф. Он поднес к свету старинный амулет и с благоговением прочел, нанесенную на мече надпись:

– Де Брасс.

Поцеловав выгравированное слово, дворянин надел на шею, бесценный кулон. Наблюдая за успехом ночного похода, капеллан с облегчением вздохнул.

– Ну, что ж, вот вы и добились своего. Теперь, наконец, вы, полагаю, покинете Труамбер и оставите меня в покое?

В глазах барона, сузившихся в высокомерной улыбке, промелькнул дьявольский огонек.

– Во всем этом маскараде, любезный Падре, есть ещё одна интересующая меня деталь – ваша хозяйка. Графиня покорила меня своей красотой, я изнываю от жгучего желания. Я не покину замка, пока не добьюсь от неё того, чего намереваюсь получить. Разделавшись с де Шиллу, я, непременно, займусь Шарлоттой, и надеюсь, лавры героя обеспечат скорую победу над ней и принесут желанную награду. Я заставлю графиню подчиниться моей воле и получу всё сполна.

Лукавая улыбка зияла на красивом лице барона.

– А, что касается вас, мой глупый святоша, то хочу лишь напомнить ваши клятвенные обещания. Запомните…

Сурово вымолвил дворянин, с угрозой вглядываясь в искаженное тревогой лицо капеллана.

–…ваша гнусная, никчемная жизнь, отныне принадлежит мне! Я, повелеваю и жалую! И до тех пор, пока я не решу, что вы свободны, вы как послушная тень будете следовать за мной, и станете выполнять всё, чего я пожелаю!

Он вплотную приблизился к испуганному Локрэ, заглянув в широко раскрытые глаза священника.

Когда стихли голоса и шаги, потрясшие мрачное безмолвие «Восточной» башни, с потолочных балок, упирающихся в стены, спустились те, кто наблюдал за происходящим с непроглядной мглы потолка. Выбравшись из безраздельного владения пауков, затянувших в тончайшие шелка побитый шашелем дощатый конус, шевалье вытирая лицо от обрывков паутины, задумчиво вымолвил:

– Что ж, месье д’Эстерне, порой нет ничего важнее в жизни, чем понять – кто охотник, а кто добыча.