— Хорошо, — Григор дождался, пока в Лос-Анджелесе положаттрубку, после чего отключил и свой аппарат.

К автомобилю уже подходили Нестор и Карен. Григор осторожнодостал свой пистолет, проверил оружие, опустил правую руку между ногами.

Вернувшийся Карен сел вперед, Нестор полез на заднее сиденьес правой от водителя стороны. Когда он наконец сел и захлопнул дверцу, Григоробернулся к нему и поднял руку с оружием в руках.

— Давай блокнот, — сказал он мрачно, — и без глупостей.

Он не поверил глазам. Он не поверил самому себе. Но это былаЛона. Немного похудевшая, несколько изменившаяся, но с такими же прекрасными,чуть изогнутыми, какими-то арабскими глазами, теперь уже грустными испокойными. Они любили друг друга три года назад, когда он приезжал по своимделам в Америку. Тогда ему предстояло возвращение через Англию. И он знал, чтотам его уже ждут. Никто не давал ему никаких гарантий, что он сможетблагополучно вернуться домой. Никто, и прежде всего он сам, не знал, чем всеэто кончится. Это накладывало на его отношения с Лоной печать какой-тонедосказанности, словно они оба заранее верили в невозможность повторнойвстречи.

Тогда ему удалось вернуться домой. Рушилась одна эпоха,прорисовывалась другая, все были озабочены поисками своего места в новом мире,никто не хотел слушать старые сказки и чтить старых героев. Устаревшие мифы —это крайне печальное зрелище, когда величественный эпос, воспеваемый поэтами,превращается в старые анекдоты для циников. Он не хотел анекдотов. И он решилзабыть о ней навсегда. Но теперь, стоя перед ней и глядя в ее бархатные,печальные глаза, он понимал, как глупо и подло поступал все эти годы, ни разуне позвонив женщине.

Она смотрела ему в глаза и молчала, и только в ее взгляде ивыражении лица было что-то гордое и жалкое одновременно. Женщина вообще недолжна смотреть гордо на мужчину, ибо в этом есть нечто жалкое от глупой позы инеустроенности собственной жизни. Мужчины, гордо поглядывающие на своих подруг,могут позволить себе быть горделивыми безмозглыми петушками, какими их сделалаприрода. Горделивые женщины, как правило, продукт несостоявшейся семейнойжизни, разбитой любви или плохого характера. Теперь, глядя в ее глаза, онпытался понять причину этого непонятного взгляда и замирал от надежды и ужаса,понимая, что это итог неразделенной любви.

— Здравствуй, — сказала она, словно ничего не изменилось заэти три года.

Он молчал. Нужно быть американцем, чтобы заставить себяулыбнуться и произнести традиционное приветствие в такой момент. Лона слишкомдолго прожила в Соединенных Штатах.

— Это ты, — наконец сумел произнести Дронго.

— Не смотри на меня с таким ужасом, это действительно я.

— Но как… Каким образом ты меня нашла? Ты же вчера была вСиэтле?

— Я вчера позвонила Барбаре, и она мне сказала, что меняразыскивает любитель «Фаренгейта», который даже оставил свой телефон. У нас досих пор в Америке не все употребляют туалетную воду Кристиана Диора. У тебяслишком специфический вкус. А найти человека в Америке, зная его номер, совсемне сложно. Ты, видимо, давно не был в Америке.

Он понял иронию ее слов.

— Да, — сказал он прямо, — я не был в Америке целых тригода.

— Долго, — она наконец отвела глаза, посмотрев в сторонустремительно проносившегося сбоку от них лифта, украшенного мелкимиразноцветными лампочками. — Красивая у тебя гостиница, — сказала она. — Впрошлый раз ты жил, кажется, совсем недалеко отсюда.

Тогда они встречались в отеле «Холлидей Инн Краун Плаза»,расположенном в пятистах метрах от «Мэрриот Маркиз». Каждое ее слово былонапоминанием о предыдущей встрече.

— Давай пойдем ко мне в номер, — предложил он.

— Раньше ты был не такой смелый, — удивилась она, — мне приходилосьчуть ли не упрашивать тебя, чтобы ты меня пустил в свой номер.

— Не нужно, — он взял ее за руку, впервые дотрагиваясь донее. Оба вздрогнули, но сделали вид, что ничего не произошло. Он быстроотпустил ее руку и, достав магнитную карточку, служившую ключом к дверям егономера, быстро зашагал по коридору. Он слышал мягкие шаги идущей следомженщины. Больше не было произнесено ни слова. Дронго вставил карточку,дождался, пока загорелся зеленый свет на ручке двери, и открыл дверь. Впоследний раз, выходя из номера, он включил кондиционер, поставив его наумеренный холод, и теперь в номере было достаточно прохладно. Он попридержалдверь, дожидаясь, пока Лона войдет в номер, и только затем прошел кустановленному слева от окна регулятору кондиционера, переведя его на обычнуютемпературу. Затем подошел к мини-бару. Собственно, так его называли на Западе.На русском языке это был обычный маленький холодильник, набитый бутылочками сводой и спиртными напитками. Иногда в отелях более высокого класса тамвстречались шоколадные палочки и жареный арахис. Его отель был как раз из числапоследних.

— Что ты будешь пить? — спросил он, полуобернувшись.

— Русскую водку, — невозмутимо ответила она, — у тебя естьздесь русская водка?

— Не знаю, но, кажется, такой здесь не бывает, — онпо-прежнему стоял к ней боком, — хотя нет, есть какая-то водка. Это джин. Тылюбишь джин?

— Налей мне виски, — попросила она, входя в комнату.

Он послушно открыл маленькую бутылочку, разливая виски в двастакана. Наконец, обернувшись, он протянул ей стакан.

— Возьми.

Она бережно приняла из его рук пузатый стакан с янтарнымнапитком, зачем-то подула на него и вдруг резким, решительным движениемвыплеснула весь напиток ему в лицо.

— Подлец, — без гнева сказала она, — где ты был столько лет?

Только чуть вздрагивающая верхняя губа выдавала ее волнение.Она была великолепна даже в гневе. Блестящие белки ее глаз оттенялись темнойкожей. Темнокожая Лона, чьи предки веками жили на Антильских островах,унаследовала от них какую-то врожденную грацию и абсолютно идеальную фигуру.Красивые, чуть изогнутые глаза достались ей, очевидно, от смешения среди еепредков негроидной и арабской крови.

— Эффектно, — он не стал вытирать лица, — очень красиво. —Он взял свой стакан и, в свою очередь, быстрым, решительным жестом плеснул ей влицо свою порцию виски. Она зажмурилась от неожиданности, такого она от негоявно не ожидала.

— В Америке, кажется, женщины борются за равноправие, —добавил он, — надеюсь, ты поддерживаешь феминистское движение.

Она шагнула к нему.

— Подлец, — произнесла Лона уже без прежнего энтузиазма.

— Согласен, — он шагнул в ее сторону.

— Я так ждала твоих звонков, — успела добавить она, и оннаклонился еще, почувствовав аромат хорошего ячменного виски. После чего былдолгий поцелуй, вперемежку с каплями виски, стекавшими прямо на язык.