– Да, это на самом деле ее двойник, мошенница, – кивнул головой Шитов. – Вот только подробности этой колоссальной аферы мы уже никогда не узнаем.

– И не будем забывать про Сашу. Он-то куда делся? – спросила Земцова.

– Я предупредил его жену, Женю, чтобы в случае, если он объявится, она позвонила мне. Раз не звонит, значит, его нет. Кто знает, может, у него кроме Розы есть еще кто-нибудь на стороне… – сказал Шитов. – Словом, мы плотно занимаемся его поисками.

Компания сложилась теплая, и ближе к ночи мы все уже были на «ты», Шитов взял гитару, сыграл нам и спел одну из сочиненных им песен. Было душевно, мило. Я же мечтала перед сном поговорить с Земцовой и напроситься с ней в санаторий «Золотая ель», где отдыхала и лечилась когда-то настоящая Норкина.

А еще мне так и хотелось высказаться по поводу Лидии… Взвалила на нас поиски своей подруги, а сама умчалась к своему любовнику… Я и сама не знала, почему во мне вдруг разрослось чувство неприязни к этой даме. «Мутная она…» – сказала я Лизе уже перед самым сном. Но она мне ничего не ответила.

Я стала заходить туда каждый день, благо на почтальонов никто никогда не обращает внимания. Я запиралась в чужой квартире и словно вживалась в нее. Пыталась понять, чем жили ее обитатели, что любили, чем дышали. Поняла, что хозяева – семейная пара, без детей. Что муж моей тезки умер, однако в альбомах, которых оказалось много, в некоторых фотографиях муж (если судить по снимку) был аккуратно вырезан ножницами. Там, где Эльвира смотрела с фото счастливой женщиной, ее спутник был изъят, уничтожен. Понятно, что такие вещи женщина делает либо в сердцах, либо, наоборот, все хорошенько продумав и решив для себя что-то очень важное. Получалось, что в санатории Норкина лечила не только свою сердечно-сосудистую систему, но и зализывала душевные раны. Что уж такого ей сделал Евгений Борисович Норкин, оставалось только гадать. И когда она поняла, что между ними все закончено? До его смерти?

Эльвира Андреевна была женщиной со вкусом, все вещи в доме были дорогими, качественными, вплоть до постельного белья. Хорошая хозяйка, она содержала квартиру в идеальном порядке, у нее все было разложено на своих местах аккуратными стопками. Еще была запасливая, в кладовке я нашла большое количество консервов, а морозильная камера ломилась от мяса и рыбы. Духами пользовалась хорошими, мылом и шампунями. А вот одежду выбирать не умела, на мой взгляд. Возможно, виной была ее комплекция, она была немного ниже меня, полненькая. А еще очень серьезная. Обо всем этом я судила по ее многочисленным фотографиям, документам и всему тому, что я увидела в ее квартире. Мужских вещей к тому времени, как я проникла в чужое жилище, уже не было. Наверное, хозяйка избавилась от одежды и обуви, возможно, отнесла в церковь, раздала бедным. Ни одной вещи, которая принадлежала бы ее покойному мужу, я так и не нашла.

Что я делала там? Сначала принимала ванну, пользуясь ее ароматическими итальянскими маслами и пеной. Щекотала себе нервы. Сколько раз я представляла себе, что вот сейчас откроется дверь ванной комнаты и я увижу ее, Норкину. Да ее кондратий хватит, когда она увидит женщину в своей ванне! Спросит: вы кто? И что я отвечу? Вариантов было много… Первый и самый надежный: я родственница Анны Михайловны из Ялты, приехала на недельку, и она дала мне ключи от вашей квартиры… Почему из Ялты, я и сама не могу объяснить. Вроде как издалека, но не из какой-нибудь там тьмутаракани, где у такой женщины, как Анна Михайловна, родственников не может быть по определению, а с морского курорта… И пока Норкина будет приходить в себя, я быстренько оденусь и исчезну. Правда, придется сразу же уволиться. Но уж устроиться почтальоном в другое почтовое отделение в Москве – точно не проблема.

Вот так щекотала я себе нервы до тех пор, пока не поняла, что зашла уже очень далеко. Что практически уже переехала в эту квартиру, что ночую в постели Норкиной, ем с ее тарелок и пью из ее чашек.

Время шло, напряжение мое росло, и мне нестерпимо захотелось увидеть ее! Где она, в каком санатории? Ответ на этот вопрос я нашла легко, порывшись в ее письменном столе. Рекламный проспект санатория «Золотая ель», специализирующегося на лечении сердечно-сосудистых заболеваний, сулил здоровье и покой. Адрес, номера телефонов… Так. Теперь деньги… В квартире имелись и деньги Норкиной. В платяном шкафу, между стопками белья, как и положено. Взяв немного, ровно столько, чтобы хватило на недельный отдых в санатории, я отправилась туда с единственной целью – увидеть Норкину, сравнить ее с тем образом, который я успела себе нарисовать за полмесяца проживания в ее квартире, ну и познакомиться!

И когда я ее увидела, сердце мое сжалось и заколотилось так, как если бы мне навстречу по березовой тенистой аллее шла не сильно исхудавшая реальная женщина, а ее призрак – настолько изменила ее тоска ли, болезнь…

Я поздоровалась, задала несколько дежурных вопросов, потом завязалась ни к чему не обязывающая беседа о распорядке дня, меню, условиях проживания. При знакомстве я назвала себя Тамарой. Сама не знаю, зачем я это сделала, словно кто-то руководил мною, моими поступками…

Эльвира Андреевна оказалась человеком очень приятным в общении, деликатной, культурной, начитанной, склонной к философствованию. Прошло целых три дня, прежде чем я осмелилась спросить ее о семейном положении, о муже. Выяснилось, что она вдова. И что ее не так и подкосило вдовство, как вскрывшиеся после смерти мужа многочисленные его измены. И я поняла, что была просто послана ей, этой раздавленной предательством и подлостью мужа женщине, чтобы она смогла хотя бы выговориться! Я слушала ее молча, давая возможность высказать все наболевшее. Я же придумала свою историю о своей женской болезни, которая не позволила мне иметь детей и явившейся одновременно причиной нашего с мужем расставания. И попала этой историей прямо в сердце Норкиной. Оказалось, что у нее еще в молодости была удалена матка…

Мы ели с ней на завтрак творожную запеканку, пили сладкий чай, гуляли по лесу, принимали процедуры, купались в бассейне, обедали гороховым супом и котлетами, подолгу спали, а вечером снова гуляли, гуляли, говорили…

Я начала привязываться к ней и думала о том, что нашу дружбу можно будет перенести в Москву, встречаться там, ходить в театры, кино, просто приглашать друг друга в гости. Я даже видела ее, собирающую яблоки в нашем с отцом саду…

Возможно, все так и было бы, если бы не то, что случилось однажды, в пасмурный осенний день… И, бог свидетель, все случилось не по моей воле… Однако и это я восприняла как знак…

Я возвращалась в свою комнату после ужина, чтобы переодеться для вечера старинного романса, устраиваемого в холле центрального корпуса. Мы с Эльвирой не любили танцульки, но вот тематические вечера или небольшие концерты в санатории никогда не пропускали.

Однако вечер начался, хрупкая изящная певица, закутанная в кружевную шаль, уже спела романс, а Эльвиры не было видно. Она за день до этого жаловалась на недомогание, я знаю, что ей даже сделали укол, поэтому сразу же бросилась к ней в комнату, чтобы выяснить, что с ней случилось. И в коридоре, в метре от двери в ее комнату я столкнулась с какой-то женщиной. Она шла мне навстречу в развевающемся длинном плаще. Лица ее я не успела разглядеть.