Вой из подвала снова привлек мое внимание. Нащупав на стене выключатель, я врубила иллюминацию, спустилась на несколько ступеней вниз и с перепугу чуть не рухнула с трехметровой высоты.

Вначале почти с самой верхней ступени я увидела тощие светло-бежевые босые ноги. Дальше начинался весь остальной Стелькин, он лежал под самой лестницей в неловкой позе сломанной марионетки, руки и ноги как-то странно разметались, из-под головы растекалась огромная лужа крови. Возле этой лужи стояла воющая Бемоль и, выгнув спину, хлестала себя по бокам распушенным хвостом. Дезире, прилично обвив хвостом лапы, тихонько сидела возле упавшей с Гошиной ноги сандалии. Кошка подняла морду и посмотрела на меня снизу вверх с немым укором: ну что же ты там застряла?! Мы вас зовем, зовем…

Душа моя моментально скатилась в пятки. Встречая раньше это выражение, я не считала его достоверным, так как априори полагала, что душа должна парить, а не бегать до пяток…

Однако случилось. Из груди до паха и дальше прокатилась горячая, тошнотворная волна и ударила по ахилловым сухожилиям с такой силой, что ноги сами собой подкосились.

Причитая «Гоша, Гоша, как же так», я на карачках скатилась вниз и, боясь дотронуться до Стелькина, завопила уже что было мочи:

— Полина!!! Иди сюда!! Гоша… упал…

Я не знала, что с Гошей делать. Боялась дотронуться до его головы и почувствовать хруст сломанных костей шеи или черепа. Я боялась поменять положение раненого, так как знала, что при переломах позвоночника тело лучше не трогать. Гошина грудь тихонько приподнималась, он был жив, но касаться его я не решалась.

— Полина!! Ну где ты?! Иди сюда!

— Ох… — донеслось с пола. От моих воплей Стелькин пришел в себя.

Я распласталась по паркету и умудрилась заглянуть под длинную челку стилиста. Из-под мелированных прядей на меня смотрел глаз. Очумевший и испуганный глаз парикмахера Стелькина.

— Жив? — шепотом спросила я.

— Угу, — ответил Стелькин и, не поднимая головы, зашептал: — Где я?! — и уже громче: — Что это было?! Кто это?!

— Софья, — ответила я.

— Кто это был?! — уточнил Гоша в прошедшем времени, все еще не меняя положения раненой головы.

Сверху перепуганной курицей слетела Аркадьевна и закудахтала:

— Гошик, Гошик, котик, как же это ты?!

— Я?! — с тягучим возмущением проскулил раненый и сделал попытку встать. — Меня столкнули! — и чуть не разрыдался: — Ой, девочки, я, кажется… нос сломал…

— Ничего, — причитала Полина, подставляя другу плечо, — нос не шея, заживет. А красоту так просто не уничтожить…

Левая сторона Гошиной головы была измазана стремительно подсыхающей кровью, кровь запеклась на губах, чернела в ноздрях, и выглядел Стелькин жутко, но главное — он был жив. Мы выволокли раненого наверх и, подпирая его с двух сторон, транспортировали до ванной на втором этаже. (Попутно я прихватила трубку телефона с тумбы.) Гоша рвался к зеркалу и посекундно спрашивал:

— Нос у меня на боку?! Зубы не висят?! Уши расплющены, но на месте?! — и, попав наконец к зеркалу, заорал: — Мамочки!! Это не я!

— Ты, ты, — успокоила Полина. — Сейчас отмоем, и узнаешь…

Караулова мыла Стелькина, а я звонила в «скорую». Мой разговор с диспетчером прерывали вопли:

— Осторожнее!! Ты его доломаешь!

— Цыц! Я тебе кто?! Я тебе врач!

— Ты стоматолог! — сопротивлялся Стелькин.

— Я курс лицевой хирургии прослушала!

— А-а-а-а!!

Полина осторожно трогала Гошу за переносицу, и я поражалась точности и уверенности ее движений. Стелькин скулил, но старался не дергаться. Видимо, несмотря на упреки, знал — подруга курс прослушала.

— Перелома нет. Кажется, — констатировала наконец Полина. — Но для уверенности снимок не помешает. У тебя еще что-нибудь болит?

— Да, — всхлипнул стилист. — Душа. Как я теперь буду жить с таким носом?!

— Не переживай, — утешала подруга. — Сейчас лед принесу, и отек прекратится.

Пакетик с кубиками льда, приложенный к переносице, вызвал у стилиста такой громкий взрыв эмоций, что даже кошки разбежались.

— Терпи, Гошик, терпи. Надо. Ты же не хочешь месяц с фиолетовым румпелем ходить?

— Ну почему я вас не послушался?! — скулил Гоша. — Сидел бы сейчас дома с мамой, плесень растил…

— Какую плесень? — прищурившись, уточнила я, так как посчитала, что после всего пережитого стилист заговариваться начал. Экзотический бред о маме и плесени чего хочешь подумать заставит.

— В баночках, — плаксиво булькнул Стелькин. — В трехлитровых, за деньги…

— Боже, — простонала Полина, — Тамара Григорьевна снова попалась?!

— Угу. Теперь мы во всех комнатах плесень выращиваем.

Полгода назад на город обрушилось очередное несчастье в виде рекламных листовок: «Хотите увеличить свой доход в пятьсот раз?!» Гражданам предлагали выращивать в баночках некую экзотическую плесень для фармацевтических нужд. Граждане приобретали пакетики с «культурой» и выращивали ее в склянках с «питательной» водопроводной водой.

(Что удивительно, плесени питания действительно хватало, и она росла. В отличие от доходов.)

Думаю, не надо никому объяснять, что через несколько месяцев половина городских пенсионеров «подсела» на плесень и трогательно отнесла свои пенсии в обмен на «культуру», обставила комнаты трехлитровыми банками и начала ждать пятисотпроцентной отдачи.

— То какие-то семена и клубни цветов покупала, — жаловался Гоша, — то теперь вот плесень холим и лелеем. Никак не могу объяснить мамуле, что все это мошенничество…

Беды с доверчивой мамой отвлекли Гошу от зеркала, и нам удалось надеть на него штаны и майку, спустить на первый этаж в гостиную. Там он распластался по дивану и начал ждать настоящих врачей. Предстоящего врачебного осмотра Стелькин так боялся, что расспрашивать его о том, что и как произошло у лестницы в подвал, не представлялось возможным. Гошик показательно страдал, и мы его жалели.

Эскулапы прибыли через пятнадцать минут. Гоша забился в диванные подушки, его подергали за нос, — он выдержал все без единого писка, только побледнел до синевы, — и врач с сомнением, выразившимся в жевании нижней губы, объявил:

— Ну-у-у, подвижности нет, перелома на первый взгляд нет… Но если не хотите ломать потом перегородку по новой, лучше съездить в «травму» и сделать снимок.

— Мы поедем, — стойко согласился парикмахер и попросил Полину сопровождать его повсюду.

В травматологический пункт Полина прежде всего прихватила кошелек и, уезжая, шепнула мне на пороге:

— Ты уберись… там, в подвале… Тряпка, ведро и все остальное в чулане под лестницей…

Я проводила приятелей до машины с красным крестом и сурово посмотрела в лицо охранника нефтяника Стрельникова, застывшего возле машины. Отклика на лице я не нашла и вернулась в дом крайне недовольная всем.