— Вызывали, Николай Герасимович? — В дверях стоял адмирал Исаков.

— Иван Степанович, вы командируетесь в Ленинград, — веско произнес Кузнецов. — Срочно! В качестве представителя наркома ВМФ на Балтийском флоте. Там сейчас горячо. Адмирал Трибуц в курсе дела, он вас встретит.

Исаков встревоженно качнул головой.

— Надолго еду? — спросил он.

— Еще не знаю, будем решать по обстановке. Кто думал, что так обернется с началом войны?.. Советы вам не даю — сами разберетесь. — Кузнецов помолчал, мрачно добавил: — Ты вот что, Степаныч, под снаряды не лезь и в атаку не ходи. Там и без тебя есть кому идти в штыковую… — И нарком на прощание обнял Исакова.

— Спасибо, Николай Герасимович, спасибо, я уж постараюсь…

Тревога за Балтийский флот не угасла в душе наркома, она еще более обострилась, когда утром он получил донесение Трибуца о том, что немцы захватили Либаву. Кузнецов как раз собрал в кабинете членов Главного военного совета ВМФ, чтобы обсудить создавшуюся обстановку. У всех было мрачное, подавленное настроение.

— Товарищи, — глухо заговорил нарком, — война, как видите, началась внезапно. Войска Красной Армии продолжают отступать, они несут большие потери. Теперь же Военно-морскому флоту надлежит совместно с сухопутными войсками оборонять побережье и наши базы от вторжения врага с моря, а также содействовать Красной Армии на приморских флангах, нарушать морские сообщения немцев. Словом, забот — выше головы! К сожалению, уже первые бои выявили у нас слабые места. Я имею в виду оборону военно-морских баз с суши. Либава уже в руках фашистов… Прошу вас высказаться по затронутым вопросам. Лев Михайлович, вам слово…

Галлер поднялся с места, глаза его заблестели.

— Что меня тревожит? У нас, товарищ народный комиссар, много недостроенных кораблей, одних подводных лодок тридцать четыре единицы. Как нам быть? Я очень боюсь за морские заводы Николаева. Немцы рвутся именно туда! Поэтому надо максимально форсировать достройку кораблей, их вооружение, чтобы скорее направить на флоты…

Начальник тыла ВМФ генерал Воробьев, пощипывая куцую бородку, предложил послать на флоты побольше топлива: перед войной на них проходили учения, израсходовали много нефти.

— Я бы просил вас, товарищ нарком, помочь мне…

— Странно, однако… — едва не выругался Кузнецов. — Вам, Сергей Ильич, не пристало искать моей поддержки. Вы вхожи к товарищу Микояну, вот и действуйте!.. — Он сделал паузу. — Вчера Головко просил прислать ему хотя бы тысяч десять винтовок. Я тут же переговорил с Молотовым, он обещал направить на Северный флот транспортные самолеты с винтовками и гранатами. А возглавит это дело известная в стране летчица — героиня Валентина Гризодубова. Опять же, виноват ли Головко? — спросил нарком и сам же ответил: — Вряд ли. Разве мог он знать, что ему придется формировать и вооружать морскую пехоту? Кстати, винтовки нужны и адмиралу Трибуцу…

Зазвонила «кремлевка». В трубке нарком услышал голос Поскребышева, секретаря вождя.

— Николай Герасимович, в двенадцать ноль-ноль вам быть у товарища Сталина.

«В резерве полтора часа», — подумал Кузнецов. Он глянул в сторону Алафузова.

— Владимир Антонович, коротко и конкретно изложите суть мероприятий, которыми занимается сейчас Главморштаб. Хотел бы знать ваше мнение и по затронутым на Совете вопросам…

Нарком ВМФ вошел в кабинет Сталина в тот момент, когда там находился генерал-лейтенант Ватутин. Николай Федорович стоял у стола с папкой, и Кузнецов понял, что был какой-то серьезный разговор. Сталин зацепил его хмурым взглядом.

— Как обстановка на Балтике? Мне доложили, что гитлеровцы ворвались в Либаву. Кто там у вас командует военно-морской базой? Не бросил ли он ее и людей на произвол судьбы?

Щеки Кузнецова обожгло, словно ему дали пощечину.

— Командира базы капитана 1-го ранга Клевенского обвинять не в чем, — твердо заверил он. — Это честный и мужественный моряк. Он сделал все возможное, чтобы немцы с ходу не захватили порт. А на большее у него просто не хватило сил.

Казалось, все ясно, но в глазах Сталина появился знакомый блеск, от которого становилось не по себе.

— Под натиском врага могут отступать и честные люди, — возразил вождь. — Но меня коробит другое. Мы сдаем один город за другим, а виновных в этом нет. — И уже без всякого перехода добавил: — Меня теперь волнует Ленинград. Пока там тихо, но это пока… — Он посмотрел на Ватутина. — Жукова мы послали в Киев, сейчас он на командном пункте командующего Юго-Западным фронтом генерала Кирпоноса. Вы связались с ним?

— В штабе фронта его, к сожалению, не оказалось, он где-то в войсках. Ему передадут, чтобы позвонил вам.

Сталин, проводив глазами сутулую фигуру Ватутина, обратился к Кузнецову:

— Скажите, немцы могут высадить на Балтике десант?

— Это не исключено, но я переговорил с командующими флотами и потребовал от них принять необходимые противодесантные меры. На Балтике, как сообщил мне адмирал Трибуц, разведкой пока не замечено, чтобы немцы готовили десант. Подобное высказал мне и комфлот Головко. Я полагаю, что теперь немцы попытаются захватить Таллин со стороны суши…

— Что служилось с крейсером «Максим Горький»? — вдруг прервал наркома Сталин.

В его вопросе Кузнецов уловил едва скрытый упрек.

— Крейсер подорвался на вражеской мине, получил серьезные повреждения. Произошло это на второй день войны. Но корабль остался на плаву, а вот эсминец «Гневный» погиб. Я об этом информировал Генштаб и лично товарища Жданова. Полагал, что вам доложат.

Сталин промолчал. Тяжелыми шагами он прошелся вдоль стола.

— Что будет с главной базой Балтийского флота? — наконец спросил он. И, не дождавшись ответа, жестко добавил: — Недолго длилась оборона Либавы. Что это — несобранность или трусость? — Он царапнул взглядом наркома. — Надо было послать туда крейсера, у них сильное артиллерийское вооружение.

— Это не помогло бы, — отвел подозрения нарком. — Крейсера к тому же подверглись бы опасности: с воздуха нам их нечем было прикрыть. А противник имел там подавляющее превосходство на земле и в воздухе.

Сталин остановился у большой карты, посмотрел на нее. Видно, что-то обдумывал.

— Надо сделать так, чтобы Таллин продержался дольше, чем Либава. Так и передайте товарищу Трибуцу.

На душе у Кузнецова от разговора с вождем осталась горечь. До войны обороне Либавы с суши не уделялось должного внимания, а его уже тогда это беспокоило. В 1940 году он вместе с Трибуцем в Риге обсуждал эту проблему с командующим войсками Прибалтийского военного округа Ф. Кузнецовым, но тот, улыбаясь, возразил: «Вы что же, полагаете, что в случае войны наши войска отступят так далеко от границы? Нет, Николай Герасимович, мы будем бить врага на его территории!»

Адмирал Кузнецов вышел во двор перекурить. После душного помещения на флагманском командном пункте ночной ветерок освежил лицо. Июльская ночь черным покрывалом накрыла столицу. В густо-синем небе раскаленными углями горели звезды, щербатый месяц глядел на землю сиротливо, словно ему было жаль ее, истерзанную, израненную на фронте снарядами и бомбами. Ей бы хлеб растить, досыта людей кормить, а она, земля-матушка, гудит да стонет от кованых немецких сапог. Что еще будет? Нарком закурил, жадно затягиваясь горьковатым дымком. В голове возникали разные мысли, и одна из них точила душу: как же так, что не мы бьем немца, а он нас? И почему вдруг оказалось, что у нас танков и самолетов меньше, чем у врага? Даже винтовок — и тех не хватает! Кто в этом виноват, кому держать ответ перед народом? «Я честно выполнял свой долг, хотя, быть может, в этой трагедии есть и моя вина», — грустно подумал нарком. Он загасил горящий окурок; огонь, словно шилом, кольнул пальцы.