— Разрешено!

Нарком ВМФ взглянул на Алафузова.

— Владимир Антонович, бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о готовности номер один!

Тот на секунду замешкался, а Николай Герасимович повторил:

— Бегите, сейчас дорога каждая минута!..

(Позднее Кузнецов узнал, что нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17.00 к Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до вторжения врага на нашу землю. — А.З.)

Буквально следом за адмиралом Алафузовым Кузнецов вернулся в наркомат. Алафузов доложил ему, что экстренный приказ на флоты уже передан.

— Хорошо, — одобрил Николай Герасимович. — Проследите за прохождением телеграммы, а я свяжусь с флотами…

В течение нескольких минут Кузнецов переговорил по ВЧ со всеми командующими и отдал им приказ: не дожидаясь получения телеграммы, перевести флот на оперативную готовность номер один — боевую! В случае явного нападения на корабли или базы открывать огонь!..

Адмиралу Трибуцу на Балтику нарком перезвонил и спросил, где стоит линкор «Октябрьская революция»: если на внешнем рейде, то надо подумать, как его обезопасить при налете фашистской авиации. Комфлот в ответ пробурчал в трубку: мол, чего тут думать, линкор не катер, в бухте его не спрячешь.

— Комфлот, что за разговоры? — грубо одернул Трибуца нарком. — Выполняйте приказ!

— Есть! — зычно отозвался тот.

Николай Герасимович задумчиво стоял перед большой картой, занимавшей всю стену кабинета. Взгляд его скользнул по главным базам флотов — Таллин, Полярный, Севастополь… По сообщениям командующих, командиры кораблей и воинских частей на местах, моряки готовы дать отпор врагу…

— Разрешите, Николай Герасимович? — В кабинет быстрым шагом вошел Алафузов, в руках у него был листок. — Я уточнил, какие корабли и подводные лодки на Балтике и на Северном флоте могут уже сейчас выйти на боевые позиции. — Он отдал наркому листок. — Теперь же хочу послать Трибуцу и Головко шифровку о выходе кораблей на боевые позиции.

— Действуйте, Владимир Антонович, — одобрил нарком. — Положение весьма тревожное, и терять время нельзя.

Тревога не покинула Кузнецова и после того, как московские куранты пробили полночь, и начались новые сутки: 22 июня. Опасность войны нарастала, ее сердцем ощущал нарком. Ему вспомнился конец февраля. Немецкие самолеты стали чаще нарушать советское воздушное пространство, особенно на Балтике. Адмирал Трибуц уже трижды звонил ему: как быть? И в начале марта нарком ВМФ своей директивой предписал флотам открывать огонь по самолетам-нарушителям без всякого предупреждения. И когда через неделю в небе над Либавой появились немецкие самолеты, корабли флота обстреляли их. Об этом стало известно Сталину, и он вызвал наркома.

— Кто вам дал на это право? — резко спросил вождь. — Открывать огонь по немецким самолетам-нарушителям запрещаю! Гитлер только и ждет, чтобы спровоцировать войну.

Кузнецов сдержанно, но пылко заявил:

— Приказ свой я отменю, товарищ Сталин, но сделаю это против своей воли. Хочу, чтобы вы знали об этом!

Главный морской штаб дал флотам новую директиву: огня не открывать, поднимать в воздух свои истребители для посадки самолетов противника на наши аэродромы.

Глухая ночь окутала столицу. Кузнецов прилег на диван и начал засыпать, как вдруг заголосил телефон. Он вскочил и взял трубку. На часах было 03.15. Звонил вице-адмирал Октябрьский: на Севастополь совершили налет немецкие самолеты, они сбрасывали мины на парашютах, одна мина упала в районе памятника затопленным кораблям, другая — на улице Щербака…

— Подробности о налете сообщу позже, товарищ нарком.

— Я сейчас доложу Сталину! — Кузнецов ощутил охватившую его волнующую дрожь. «Вот и началась война…»

Позже выяснилось, что события в Севастополе развивались драматично и там не сразу решились открыть огонь по самолетам. Чьи они? Может, армейского корпуса полковника Судца? Бомбардировщики этого соединения во время учений совершали полеты к морю через Крым.

— Имейте в виду, если вы откроете огонь по нашим самолетам, завтра будете расстреляны! — резко сказал Октябрьский оперативному дежурному капитану 3-го ранга Рыбалко.

Гул самолетов нарастал. Над бухтой вспыхнули десятки прожекторов. Их острые лучи вонзились в немецкие самолеты. И грянул бой…

В разговоре с наркомом Октябрьский умолчал о звонке Берия. Маленков, узнав от наркома ВМФ о налете на Севастополь, сообщил об этом Берии. Тот позвонил комфлоту и обвинил в паникерстве. Октябрьский ответил, что над бухтой идет настоящий бой, это — война! Но Берия грубо прервал его, назвав провокатором.

Вот так обстояли дела на Черноморье…

Кузнецов в эти тревожные минуты не знал покоя. Главный морской штаб по его указанию передал флотам приказ — немедленно начать постановку минных заграждений по плану прикрытия, ставить мины круглосуточно, задействовать для этой цели максимум кораблей!..

К наркому вошел начальник Главного управления политической пропаганды армейский комиссар 2-го ранга Рогов{Рогов Иван Васильевич (1899–1949) — генерал-полковник (1944), в 1939–1948 гг. начальник политуправления, Главного политуправления ВМФ, заместитель наркома ВМФ, в 1946–1949 гг. заместитель командующего Прибалтийским военным округом по политчасти.}.

— Знаешь, Николай Герасимович, я с вечера так и не уснул, — грустно произнес он. — Предчувствие было какое-то… Да, война. Чую, хлебнем мы горя!

Нарком рассказал Рогову о налете вражеской авиации на Севастополь, затем подытожил: флот встретил врага как полагается, не потерял ни одного боевого корабля или судна. Так что можно порадоваться.

— Не строй иллюзий, Николай Герасимович! — Рогов свел широкие брови. — Это пока цветочки, а ягодки будут впереди.

— Никаких иллюзий, Иван Васильевич, я не строю, — возразил нарком. — Не знаю, надолго ли эта война, но мне хочется видеть наших моряков героями — и никак иначе! А ты в своей политической работе настраивай людей на подвиги. Утром пойду в Генштаб, доложу обстановку на флотах, а когда вернусь — проведем военный совет. Надо обменяться мнениями, принять важные решения. — Николай Герасимович посмотрел на часы. — Жду звонка от Трибуца.

Но Балтика упорно молчала. Неужели немецкие самолеты там не появились? В это наркому не верилось. Чай, который принес адъютант, давно остыл. Наконец зазвонил телефон. Трибуц! Он бодро доложил: «юнкерсы» бомбили Кронштадт, сбросили мины у банки Олег, на Красногорском рейде обстреляли из пулеметов наш транспорт, а днями раньше немецкие заградители поставили между банками Бенгтшер и Тахкуна более тысячи мин и минных защитников, столько же мин — к северу от Таллина…