— Оставьте его, я им займусь. Я в таких делах специалист.

После чего Чудотворец подошел к раненому и попробовал выпрямить ногу, но безуспешно. Затем он сел ему на ногу выше стопы и принялся выкрикивать команды, пытаясь пробудить свои сверхъестественные способности:

— Приведи себя в порядок! Выпрямься! Вытяни свои кости в одну линию!

Однако щиколотка не выпрямлялась. Измученный болью маляр застонал еще громче. Чудотворец удвоил усилия. Он просто не мог не использовать столь удобный шанс. «Не может быть, чтобы Бог так плохо ко мне относился», — должно быть, подумал он. Маляр уже кричал от боли. Партер все больше наполнялся зрителями, что возбуждало Чудотворца, этого доброго самаритянина, и подталкивало к демонстрации своих сверхъестественных способностей.

Многие из тех, кто следил за Чудотворцем, с энтузиазмом продолжавшим свои манипуляции, подумали, что он был врачом, оказывавшим помощь бедняге маляру. Заика — кузен издавал нечленораздельные звуки, желая что-то сказать Эдсону, но тому казалось, что отчаяние кузена лишь мешает ему сосредоточиться. Наконец, потеряв терпение, он заявил тому маляру, который не пострадал:

— Успокойтесь! Я выправлю ногу этому человеку!

И выпрямил-таки. Две долгих минуты спустя Чудотворец выполнил свою миссию и, вытирая пот с лица, обратился к зрителям:

— Щиколотка снова в порядке.

Но боль у несчастного все нарастала. Маляр посмотрел на свою щиколотку и пришел в еще большее отчаяние. Мы решили, что он до сих пор пребывает в состоянии шока.

Когда раздались первые аплодисменты зрителей, поздравлявших Эдсона со спасением пострадавшего, у маляра-заики наконец заработали голосовые связки.

— Негодяй! Собака! Мясник! — кричал он, пытаясь дать Чудотворцу пощечину.

Никто не мог ничего понять, в том числе и мой учитель. Маляр-заика проявлял черную неблагодарность. Но тот вскоре пояснил, заикаясь:

— Мой кузен — калека… Все тридцать лет своей жизни он страдает от дефекта щиколотки, но никогда не пытался исправить его, потому что боялся хирургического вмешательства. А теперь является этот подонок и ликвидирует дефект… и без анестезии!

Зрители соболезновали маляру. Всего несколько секунд назад они рукоплескали Чудотворцу, а теперь их настроение изменилось — им хотелось надавать шарлатану оплеух, совершив тем самым то, чего не удалось сделать заике, но их остановил учитель. Задав один из своих сакраментальных вопросов, он сдержал порыв зрителей, чем спас от избиения человека, так любившего власть.

— Подождите! Почему вам хочется нанести ему увечье? Что важнее — дела или намерения?

У погрузившихся в собственные мысли зрителей поубавилось эмоций, и они начали понемногу расходиться. Тогда, немного смущаясь, заговорил Бартоломеу:

— Шеф, поясни свою мысль, please!

Нашему недавно «завязавшему» пьянице, хотя и не застрахованному от рецидива, был не чужд некоторый снобизм, и он иногда вставлял в свою речь английские слова. Учитель спокойно пояснил ему в присугствии Чудотворца:

— Видимые поступки человека могут быть достойны осуждения, его истинные дела можно порицать, но что нуждается в анализе, так это его истинные намерения.

Эдсон впервые совершил «чудо», И его чуть было не линчевали. Мы еще раз осудили его деятельность и обратили внимание на реакцию других людей. Ни мы, ни учитель не заметили в его поступках никаких признаков альтруизма. Нам хотелось, чтобы он был как можно дальше от нашей группы. Но не дав нам ни секунды на раздумья, учитель сделал то, чего мы больше всего боялись. Он посмотрел на Чудотворца и просто сказал ему:

— Пойдемте, следуйте за мной, и я покажу вам такие чудеса, о которых вы и не слышали, такие, которые могут пролить не который свет на удушливую социальную систему, в которой мы живем.

Услышав это приглашение, я и два моих друга обнялись. Некоторым показалось, что мы были очарованы, но мы были разочарованы. Ах, как же легко подхватить вирус предубеждения! У нас образовалась небольшая компания. Мы приняли в нее мошенников, пьяниц и высокомерных до безумия людей, но мы подвергали дискриминации людей религиозных, а тем более — чудотворцев. Нам пришлось согласиться с желанием учителя, призвав на помощь изрядную долю терпения и стиснув зубы. Наша группа стала выглядеть так, как нам не хотелось бы.

Эдсон принял приглашение с великим энтузиазмом. Смысла приглашения он не понял, но догадывался, что человек, позвавший его, хоть и эксцентричен, обладает огромным даром убеждения. «Если мне удастся перенять его ораторское искусство, то я сумею превзойти его», — думал Эдсон. Ему и невдомек было, на борт какого судна он вступает. Он и представить себе не мог, что ему придется пройти через мучительную абстиненцию, ему — страдающему патологическим властолюбием. В глубине души он был порочен, так же как Краснобай из-за влечения к алкоголю, я — из-за своего эгоцентризма, а Рука Ангела — из-за приверженности к мошенничеству. Все мы были зависимы от какого-то наркотика.

Мы не были учредителями какой-то секты, фракции или политической партии. Не были членами какого-либо фонда или официальной организации. На нас не распространялось социальное обеспечение, мы не знали, где будем сегодня спать или что будем есть. Мы зависели от нерегулярных пожертвований некоторых людей и иногда принимали ванны в общежитиях. Мы представляли собой группу мечтателей, желающих изменить мир, по крайней мере, наш. У нас пока не было никакой гарантии того, что мы сможем изменить хоть что-нибудь или хотя бы наделать побольше шума. Однако я начинал считать, что жизнь прекрасна, а социологический эксперимент вполне приемлем, пусть и непредсказуем.

Некоторые люди стали узнавать учителя по материалам, которые появлялись в средствах массовой информации. Эти люди останавливали учителя, чувствуя необходимость поведать ему о своих проблемах. Он с удовольствием выслушивал их. Через несколько минут или часов он предлагал им сделать выбор и понять, что любой выбор несет с собой не только выигрыши, но и разочарования.

Понемногу количество учеников росло. Любой новый человек был более интересным, чем предыдущий. Ласточки учились танцевать в системе, которой очень хотелось бы подрезать им крылья. Однако мы привыкли не строить больших планов на будущее. Будущее нам не принадлежало. Жизнь была праздником, хотя вино имеет свойство заканчиваться.

Мы научились целовать пожилых людей и чувствовать при этом отметины прожитых лет. Научились уделять внимание детям и радоваться их простодушию, Мы научились разговаривать с нищими и путешествовать по их невообразимым мирам. Падре, монахи, пастыри, мусульмане, буддисты, самоубийцы, люди, подверженные депрессии, навязчивым страхам… Вокруг нас было так много красивых и интересных людей, но все они являлись лишь фактами социологической статистики.

Во мне стала просыпаться восприимчивость, которая никогда раньше не проявлялась; и хотя мой эгоизм дремал, мертвым он отнюдь не был. Я вспомнил фильмы-боевики типа «экшн», которые видел. В них от рук полицейских постоянно умирали многочисленные жалкие, безымянные фигуранты. При этом мы никогда не задумывались над реальными жизнями этих безымянных людей, обитавших в собственном непознаваемом мире с его страхами и любовью, отвагой и трусостью. для учителя в реальном обществе безымянных фигурантов не было. Он превозносил несчастных, хотел, чтобы они стали его близкими друзьями. Жившие на самом краю системы получали известность.