Поговорив о спокойствии мест для ночных бдений, учитель добавил:

— Не ждите цветов там, где еще живы семена. Не тревожьтесь, пойдемте, — закончил он с улыбкой.

Для него эти слова рассеивали сомнения; для нас они вдвое умерили мучительное беспокойство, которое мы испытывали. Смерть — это нарушитель спокойствия, но не в меньшей степени это свойственно и самой жизни. Первая останавливает дыхание человека, вторая может просто взять и придушить его. Что он мог сказать там, где и мертвые, и живые молчат? О чем можно рассуждать в таком месте, где любые речи теряют смысл? Что мог он сказать в момент, когда люди не склонны слушать, а лишь хотят испить фиал печали из-за постигшей их уграты? Какие слова пробудят их внимание? Тем более слова, произнесенные незнакомцем.

Мы понимали, что учитель не поведет себя среди собравшихся как подобный им. В этом и заключалась проблема. Мы знали, что он не будет отмалчиваться. А это была еще более серьезная проблема.

Меня подобное несчастье коснулось, когда умерла мать. Моих страданий не облегчали соболезнования и в еще меньшей степени — стандартные советы. Любые угешения лишь оставляли небольшие царапины на стальных прутьях, теснивших мою душу. Я предпочел бы молчаливые объятия или слезы людей, которые поплакали бы вместе со мной.

Учитель продвигался сквозь толпу, прося разрешения. Мы следовали за ним. Чем ближе к гробу стояли люди, тем сильнее они страдали. Наконец мы увидели в гробу мужчину примерно сорока лет. Волосы у него были черные, хотя и редкие, лицо — изнуренное болезнью.

Вдова была безутешна. Ближайшие друзья тоже вытирали слезы. Сын пребывал в отчаянии. Я увидел в нем себя и понимал его мучения лучше, чем мои спутники. Жизнь мальчика начиналась скверно, с большой потери. Я плохо разбирался в жизни, а мой отец сам покончил со своей. Позже ушла в могилу и мать. Я жил в одиночестве, замкнувшись в своем полном сомнений мирке, и на свои вопросы так и не нашел ответов. М не казалось, что Бог не обрашал на меня внимания. В отрочестве меня это печалило. В конце концов он превратился в некий мираж, и я стал атеистом. Мне впору бы бездельничать, но я превратился в специалиста по высказыванию пессимистических идей. Почувствовав возникшую пустоту в жизни мальчика, я не мог сдержать слез.

Учитель, заметив отчаяние паренька, обнял его, спросил, как его зовут и как звали отца. Потом, к нашему ужасу, он обвел взглядом собравшихся и серьезным тоном произнес несколько слов, заставивших их прислушаться, — слов, которые вполне могли бы спровоцировать беспорядок.

— Почему вы пребываете в таком отчаянии? Сеньор Марк Аврелий не мертв.

Мы с Бартоломеу и Димасом сразу же отошли подальше. Нам не хотелось, чтобы люди, собравшиеся у гроба, поняли, что мы — его ученики. Они отреагировали на дерзкую речь учителя по-разному. Некоторые перестали плакать и настроились дать отпор, хотя и сдержанный. Одни изобразили на своих лицах улыбки, напоминающие улыбку безумца. Другим хотелось узнать, что будет дальше. Они решили, что имеют дело с эксцентричным духовным лидером, приглашенным на похороны. Третьим очень хотелось прогнать его прочь с церемонии и хорошенько наподдать за вмешательство в чужие дела и за неуважение к чувствам других. Среди этой группы оказались и люди, которые начали хватать его за руки, желая избежать скандала.

Но учитель был непреклонен и начал свою речь твердо и громко:

— Я не призываю вас смягчить свою боль, я призываю вас смягчить свое отчаяние. Я не ожидаю, что вы сдержите свои слезы, но ожидаю, что вы сдержите приступы печали. Тоска никогда не проходит, а вот отчаяние можно и нужно преодолеть, так как оно не делает чести усопшему.

Люди опустили руки и начали понимать, что странно одетый бородатый человек хотя и чудаковат, но далеко не глуп. Антонио, сын умершего, и София, его вдова, пристально посмотрели на учителя.

Вскоре учитель с выражением странного покоя на лице добавил:

— Марк Аврелий пережил в своей жизни удивительные моменты — он плакал, любил, восхищался, нес потери, одерживал победы. Вы стоите здесь и печалитесь по поводу его отсутствия, поддавшись чувству пустоты, потому что позволили ему умереть в единственном месте, в котором он должен был остаться жить. Среди вас.

Увидев, что люди заинтересовались еще больше, учитель вновь обратился к излюбленному методу Сократа, позволяющему проникать в суть явлений.

— Какие заметки оставил в ваших душах Марк Аврелий? Какое влияние он оказал на ваши жизненные пути? Какие слова и жесты отражали его интеллект? Этот безмолвный человек все еще кричит в тайниках ваших биографий?

Задав последовательно эти вопросы, продавец идей просветил всех, кто его слушал, включая и нас, следующих за ним. Нам в очередной раз стало стыдно за нашу бесчувственность и невежество. И наконец он задал вопрос, который потряс слушателей:

— Так как, этот человек жив или мертв в ваших сердцах?

Люди ответили, что жив. Учитель тут же сказал слова, которые вывели людей из отчаяния, ободрили их:

— Незадолго до смерти Иисуса женщина по имени Мария, любившая Его, подошла к Нему и возлила на Него самое дорогое миро, вылила все, что имела. Окропив Его этим благовонием, она тем самым хотела восхвалить Его за все — за то, что Он жил, и за то, что совершил. Иисус был взволнован, Он похвалил ее за столь великодушный поступок, в то время как ученики упрекнули женщину в том, что она попусту потратила драгоценное благовоние, которое следовало использовать для других целей. Осуждая учеников, Иисус сказал им, что готовит их к Своей смерти и что куда бы Его послание ни пришло, эти слова будут считаться вечным памятником Ему.

Люди внимательно слушали его речь. Те, кому не удалось ее расслышать, спрашивали, что он сказал, у тех, кто стоял поближе. Вскоре продавец грез закончил:

— Учитель Учителей хотел показать, что бдение может вызвать слезы, но прежде всего оно должно стать поводом для похвал и трогательных воспоминаний. Атмосфера траурных церемоний должна быть пропитана благовониями, почестями тому, кто ушел. Во время траурных церемоний следует вспомнить о делах усопшего, о том, как он решал свои проблемы, что говорил. О большинстве представителей рода человеческого обязательно можно что-то сказать. Пожалуйста, расскажите мне о делах этого человека! Поведайте о том, какое влияние он оказал на ваши жизни. Его молчание — это предложение заговорить нам.

Сначала люди только переглядывались между собой. Потом произошло нечто невообразимое. Многие вдруг стали описывать события, которые пережили вместе спокойным. Говорили о наказе, который он дал перед смертью. Некоторые рассказали о его благородстве. Другие — о его повышенной эмоциональности. Были и такие, которые вспомнили о его доброте и чувстве товарищества, о его верности.

Кое-кто похвалил его за способность бороться с трудностями. Люди, чувствовавшие себя более свободно, говорили

о его манерах. Один из его друзей даже рассказал о том, что