— Отдай мне шар, — процедил Самойленко, пытаясь разжать ее пальцы. — Немедленно! Это моя собственность! Какое ты имеешь право…

Он отобрал шар и закрыл его в сейф, где хранились истории пациентов.

— Вот так будет лучше, — с облегчением вздохнул Олег Иванович, возвращаясь к столу. — Чего ты разбушевалась? На тебя не похоже.

— Знаю, что не похоже, — хныкала Ангелина. — Думаешь, мне легко?

— Что случилось? Ты можешь рассказать толком?

— Наливай кофе…

Он с опаской посмотрел на нее.

— Наливай, я посуду больше бить не буду. Правда.

— Ладно…

За кофе она поглотила половину коробки конфет, и только после этого Самойленко услышал о преследующих ее галлюцинациях.

— Они застают меня врасплох! — жаловалась Закревская. — В любом месте и в любое время, где придется! Я уже пару раз чуть под машину не попала. Ужас… И все так явно, так… правдоподобно… будто происходит на самом деле. Просто теряешь ориентацию и перестаешь понимать, где находишься…

— Какая тематика у этих твоих… галлюцинаций? — осведомился Самойленко.

— Ты знаешь… они все так или иначе связаны с золотом.

— Вот! И у меня было то же самое! — он задумался. Потом добавил: — Это все шар. Его проделки. Теперь ты убедилась. Когда я отдал его тебе, мои видения постепенно угасли и прекратились. Наверное, имеет значение расстояние.

— Ты думаешь, у меня все пройдет? Теперь, когда я отдала тебе шар, он оставит меня в покое?

— Уверен. Потерпи несколько дней.

Ангелина Львовна с сомнением покачала головой. Впрочем, конфеты сделали свое дело, — она постепенно утихомирилась.

— Знаешь, чего я не могу понять? — сказал Самойленко. — При чем тут золото? Информация бывает разная. А шар… как будто нашпигован «золотой» тематикой. Золото и Солнце, Солнце и золото! Не одно, так другое.

— Да, странно…

Закревская не верила до конца, что ее «безумие» — всего лишь воздействие магического шара. Но ей стало легче.

— Твой телефон звонит, — сказал Олег Иванович. — Возьми трубку.

— Спасибо… я слышу. Это, наверное, Маша Ревина. Мы договорились, что созвонимся сегодня. Который час?

— Уже девять.

Ангелина Львовна устало поднялась с кресла.

— Пойду к себе…

Звонила действительно Ревина. Прерывающимся от волнения голоском она сообщила, что на ее супруга совершено очередное покушение.

— Ты новости смотришь? Включи телевизор! Сейчас в утреннем выпуске покажут…

— Я… другое смотрю… — пробормотала Закревская.

Машенька, естественно, не поняла, что имеет в виду ее школьная подруга. И хорошо, что не поняла.

— Просто кошмар! — продолжала она. — Ревину в машину подложили бомбу. Я так и знала! Я предупреждала его! «Джип» разнесло на куски… Охранник и шофер погибли.

— А твой муж? Он жив?

— Отделался парой царапин. Представляешь? Дуракам везет! — Машенька истерически захохотала. — У него прорезалось какое-то дьявольское чутье. Говорит, что почувствовал неладное за секунды до взрыва, открыл дверцу и на полном ходу выскочил из машины. Прямо на Кутузовском, под колеса встречного транспорта. И хоть бы что! Никто его не задавил. Куча машин столкнулись, но Ревин остался жив и невредим. Как тебе это нравится?

Ангелина Львовна не знала, что сказать.

— Правду говорят, будто блаженных бог хранит? — серьезно спросила Машенька.

— Может быть…

Закревская слушала Ревину, а сама продолжала вариться в своих мыслях — туманных и неопределенных. Все ее представления о жизни переворачивались «с ног на голову». Похоже, скоро ей предстоит принять новые реалии…

— Ты меня не слушаешь! — возмутилась Машенька.

— Да, прости… отвлеклась.

— Я спрашиваю, что мне делать? Уехать к двоюродной сестре в Тулу?

— Чего ты боишься? — удивилась Ангелина Львовна. — Покушаются — то на Ревина, а не на тебя. По-моему, тебе ничего не грозит.

— Моя жизнь кончена! — с трагическим надрывом выпалила Машенька. — Кончена, кончена… я знаю. И не переубеждай меня. Все! Я хотела отравиться… Не получилось. Струсила…

Памир. Община гуру Нангавана

…То, чему они поклонялись, было не дерево и не камень… Они были сотворены, хотя не имели ни отца, ни матери… Они не вышли из чрева женщины…

Эти и другие похожие мысли преследовали Нангавана. Ему стоило больших усилий сохранять невозмутимый вид, чтобы ученики ни о чем не догадались. Гуру уже не знал, каким богам молиться. Он перепробовал все, дабы отвязаться от навязчивых идей, которые нежданно-негаданно овладели его сознанием. Да так, что его собственный рассудок оказался не у дел. Дошло до смешного: ночью он вынужден был красться во двор, пялиться на Луну и обращать мольбы к египетской богине Маат.[7]Может, хотя бы она снизойдет к его грешной душе и покажет ему Лик Истины?

Нангаван долго стоял, глядя на Луну и взывая к Маат. У него начало двоиться в глазах, потекли слезы. Показалось, что сквозь лунный туман он видит прекрасную богиню в светлых полотняных одеждах и белых сандалиях… Он не уловил ее слов.

Гуру всем своим существом был обращен к ночному небу, и тут… грубый толчок лишил его равновесия. Он покачнулся и едва удержался на ногах.

— Кто здесь? — прохрипел Нангаван, леденея от страха.

Темная фигура метнулась прочь. Несмотря на растерянность, Учитель все же узнал одного из гираваков и ринулся следом. Ему удалось догнать наглеца у самого дома.

— Хаким, ты? — спросил он, хватая ученика за рукав. — Что ты себе позволяешь? Ты едва не сбил меня с ног!

Тот смотрел на Нангавана шальными глазами, не понимая, что происходит.

— Что ты здесь делаешь?

— Г-гуляю… — пробормотал Хаким.

— Посреди ночи?

— Я… мне… было видение. Во сне. Вот я и… пошел…

— Куда? Зачем?

Хаким дернулся, пытаясь вырваться, но Учитель крепко держал его.

— Не знаю… Я… слышал голос. Он велел мне идти…

— Что еще за голос? — строго спросил Нангаван, преодолевая внутреннюю дрожь.

Неужели безумие уже перекинулось на учеников? Тогда им всем конец. Это проклятие дьявола.

— Г-голос… — бормотал Хаким, пряча глаза. — Я должен слушаться…

Нангаван отпустил его. Пусть идет, куда хочет. Учитель больше не чувствовал себя вправе указывать, кому как поступать. Он сам, идя на поводу у своей гордыни, навлек на общину страшную беду. Ему нет прощения. Какой он теперь наставник?