— Какой смысл был бросать учебу и идти на копеечную зарплату?

— Это смотря с какой стороны посмотреть. Профсоюзы — это организация по распределению материальных благ. Я на фирменные джинсы буду копить полгода и куплю их на базаре за две сотни, а она такие же на оптовой базе по госцене возьмет.

— Комната в общежитии, — вспомнил я материалы уголовного дела, — тоже от облсовпрофа?

— Комнату ей в первый же год выделили по лимиту профсоюза работников образования.

«Мне жилье Вьюгин пробил, а ей какая-то Журбина дала. У меня на комнату в рабочем общежитии никаких прав, а у нее на гостинку ордер, как на квартиру. Действительно, на фига учиться, если благоустроенное жилье в первый год работы дают?»

— Виктор, а кто такая Журбина? Ты что-нибудь знаешь про нее?

— Она сегодня на похоронах была, на меня все смотрела. Да ты, наверное, обратил на нее внимание: старушка в модельном костюме. У нее прическа приметная — волосы бледно-сиреневого цвета. Подкрашивает, чтобы седины не было видно. Все молодится, молодится, непонятно для кого.

— Мне показалось, что она меня рассматривает.

— Тебя рассматривала фигуристая блондинка, а Журбина на меня смотрела. Хотя мы в толпе рядом стояли, она могла на любого из нас пялиться.

— Я вижу, на похоронах ты времени зря не терял! Теперь запомни: про блондинку — забудь. Как брату тебе советую — пытать будут, о ней — ни слова!

Он опасливо посмотрел на меня, понял, что полез не в свое дело, и замолчал. Оставшийся путь мы прошли, размышляя каждый о своем.

Солодов жил в стандартной панельной пятиэтажке на втором этаже. От бывшей владелицы ему досталась старомодная мебель, выцветшие обои, пестрые половички, сплетенные из обрезков материи. В серванте на полках рядочками выстроились сувениры, по которым можно было изучать историю развития советской кустарной промышленности в послевоенное время. На комоде, у накрытого салфеткой магнитофона, стояла очень распространенная разборная игрушка: островок, на нем две пальмы, на которые за плодами лезут коричневые обезьянки. У моих родителей были точно такие же пальмы, но на них лезли чернокожие кудрявые человечки. Как я понимаю, изначально игрушку выпускали с негритятами. Потом кто-то в партийных органах чухнул, что чернокожие африканцы нам союзники и братья и негоже им, как макакам, по деревьям лазать. Новую модификацию игрушек выпустили уже с нейтральными приматами.

В квартире стоял специфический запах старости. По опыту одного моего приятеля знаю: пока в квартире не будет сделан ремонт, пока безжалостно не будут выброшены на свалку побитые молью бархатные портьеры, вышитые вручную салфеточки и тряпичные половички, от этого запаха не избавиться.

На кухне Солодов вытащил у электроплиты ящик для хранения овощей, под ним нашарил сверток.

— Вот, — он положил на стол бумажный конверт, — здесь они. Все как были.

Сверток, оставленный ему Лебедевой, был сделан из плотной оберточной бумаги, свернутой несколько раз. От случайного вскрытия его предохраняла синяя изолента, наложенная крест-накрест. Узнав о смерти Лебедевой, Солодов не стал вскрывать сам пакет, а аккуратно разрезал его с торца.

Я вытряхнул доллары наружу, пересчитал. Пятьдесят стодолларовых купюр. Пять тысяч.

— Они не фальшивые? — с надеждой в голосе спросил Виктор. — За фальшивые же ничего не будет?

— Насколько я разбираюсь в валюте, эти доллары — самые что ни на есть настоящие: номинал рифленый, чтобы слепые могли определить, какая купюра. Водяных знаков нет, вместо них цветные нити.

Холодильник у окна затрясся, как припадочный, и затих.

— Ну что же, самые мои худшие опасения подтвердились, — сказал я. — Вольно или невольно, но ты больше недели незаконно хранил у себя американскую валюту. Честно тебе скажу, лучше бы ты их сжег. Мороки бы меньше было.

— Сжечь и сейчас не поздно, — призадумавшись, сказал он.

— Поздно, батенька! Я, мент, увидел валюту. Мой долг сообщить о ней компетентным органам и дать ход законному расследованию.

— Никто же не знает, что ты их видел. — Он протянул руку к свертку.

— Стоп! — Я прихлопнул его ладонь к столу. — Поезд ушел! Я видел доллары и поступлю так, как должен поступить. Поверь, это не показная профессиональная порядочность. Это инстинкт самосохранения. Я верю в твой рассказ о Лебедевой, верю, что сверток принесла она. Но кто сказал, что, обнаружив в нем доллары, ты не пошел в КГБ и сейчас действуешь не по их указке? Жизнь научила меня не доверять никому, даже самым близким людям, и Ленка — тому пример. Сейчас мы сообщим о долларах в городское УВД и будем ждать приезда опергруппы. На допросе ты расскажешь все как было. Я, со своей стороны, подтвержу, что ты добровольно выдал валюту. Думаю, на первый раз ты отделаешься условным сроком.

— Все так серьезно? — помрачнел он.

— У тебя есть телефон? Нет? Пошли на улицу. — Я запихал доллары в сверток, спрятал его в карман пиджака. — Я по пути видел телефонную будку, из нее позвоним.

Вернувшись с улицы, мы расположились в зале. Я сидел, а Солодов нервно расхаживал по комнате взад-вперед.

— Что сейчас будет? — спросил он.

— Сейчас сюда приедет столько народу, что яблоку будет негде упасть. Но ты, Витя, не впадай в уныние! В крайнем случае отсидишь трое суток в ИВС да выйдешь под подписку о невыезде. Сегодня какой день недели, среда? Не позже чем в пятницу тебя повезут на санкцию к прокурору. У него расскажешь все как было. Не забудь упомянуть, что ты мог бы сжечь доллары, но решил поступить как честный советский гражданин и обратился в милицию.

— Сам же говорил, что ты был на похоронах как частное лицо.

— Менты, Витя, всегда при исполнении! Даже пьяный, даже в постели с любовницей, советский милиционер обязан отреагировать на заявление гражданина о совершенном или готовящемся преступлении. Ладно, не горюй, что будет, то будет! А пока вот что: нет ли у тебя в квартире запрещенных или выведенных из свободного гражданского оборота предметов?

— Каких предметов?

— Не прикидывайся овцой! Я говорю тебе стандартные фразы, которые произносят перед каждым обыском.

— У меня еще обыск будет? — Он обессиленно рухнул на продавленный диван. Пружины противно скрипнули. Из-под обшарканного подлокотника вылетело и растворилось в воздухе тоненькое облачко пыли.

— Конечно, будет! — усмехнулся я. — Кто знает, может, ты половину валюты заныкал на черный день, а нам по ушам ездишь, что Ленка тебе только пять кусков принесла… Друг мой, ты не бледней! Еще ровным счетом ничего не произошло. Сходи на кухню, попей водички, легче станет.

Я посмотрел на часы. До приезда опергруппы осталось примерно десять-пятнадцать минут.

— Витя, — спросил я возившегося на кухне Солодова, — ты хорошо подумал, у тебя ничего запрещенного в квартире нет?