— Нет, сынки, что вы! Поменьше… Да и не живут нормальные люди до такого возраста.

— Это почему же? — щурился от яркого солнца улем, доставая из своего ранца три заветных мешочка. В одном лежало острое сушеное мясо, второй был наполнен орехами, а третий источал аромат отменного зеленого чая.

— Раньше уходят, ежели, конечно, нормальные. Чтобы не быть обузой, посмешищем… Что за удовольствие от жития, когда все кости ломит, органы ноют и работают абы как. Целыми днями лежишь и вспоминаешь: какую пилюлю позабыл проглотить. Нет, друзья мои, нормальные уходят раньше!..

— А где ж так языку русскому обучились? — вступил в разговор инженер.

— Так на фронте. Честно и справно отвоевал все четыре годка, — тяжко вздыхал чабан, мысленно возвращаясь в далекую молодость. — Прошел от Кавказа до самого берлинского Рейхстага. Тут егерей из «Эдельвейса» пулями ковырял, а в ихней столице — эсэсовскую заразу изводил. А не хотите ли отведать баранинки? Я могу освежевать; мне хозяевами аж три головы определено на пропитание — две до райцентра, одна — на обратный путь…

— Нет, отец, благодарствуем. Во времени ограничены, да и сыты.

Он был кавалером многих боевых орденов и медалей, служил в полковой разведке и даже улем, после часовой умиротворенной беседы, наполненной воспоминаниями старого человека, взирал на него с искренним и огромным почтением.

Когда прощались, Сулим Фархадович, поглаживая иссохшими руками белую как снег бороду, вдруг сказал:

— Те, кого вы ищете, в пяти часах ходу отсюда — на берегу Шароаргуна. Если идти по следам моей отары — аккурат в километре мимо них и проскочите.

— А разве мы кого-то ищем? — недоуменно вопрошал Костя.

— Не прогуляться же вы надумали в наших краях, — усмехнулся тот и, указав палкой на юго-запад, пояснил: — Банда там — на склоне отрога, огибаемого с юга рекой. Сначала пройдете каменным коридором между двух скал, а дальше будьте на чеку. Большая банда — штыков сто видел. Недавно пришли из Грузии…

Пожимая ему руку, майор поинтересовался:

— Почему вы решили помочь нам?

— Не перевариваю я проклятых американцев. Страсть, как не люблю!

— Но в банде наверняка такие же чеченцы.

Ответ пастуха был проникновенным и преисполненным жизненной мудрости:

— Настоящие чеченцы, сын мой, живут в мирных селах. Хорошо живут: пасут скот, строят дома, растят детей и внуков. А приходящие из-за кордона для нас всегда будут американцами. Раньше была одна напасть, желавшая завоевать мир — гитлеровская Германия, теперь другая — Америка…

Они простились и направились в разные стороны: разведчики — по альпийским лугам на юго-запад, куда указал Сулим Фархадович, а сам чабан

— к перевалу горной дороги, ведущей к райцентру Итум-Кале.

* * *

«Пять часов — это по меркам старого человека, привыкшего передвигаться размеренно, экономя невеликие силы, — рассуждал Яровой, ведя группу по долине, основательно вытоптанной недавно прошедшей отарой. — Нам потребуется часа три, полтора из которых уж минуло. Значит банда близко. Вон впереди показались черные скалы, сходящиеся клином и образующие узкий коридор, о котором упоминал пастух. За коридором просматривается и отрог, где, вероятно расположился временный бандитский бивак, а у подножия отрога и несет свои ледяные воды Шароаргун… Теперь следует быть внимательней — как бы не напороться на дозоры или патрульные группы!»

В километре от разведчиков действительно виднелось пространство между нависшими слева и справа бесчисленными глыбами. Плоская равнина заканчивалась; снег на продуваемой местности, изрезанной бушующими каждую весну талыми потоками, стал неглубоким, и скоро они оказались в каменной «кишке»…

— Давай, Павел, выдвигайся вперед, — приглушенно, дабы эхо не разносило слова средь узкого, шириною метров в тридцать коридора, приказал Константин.

Старшина прошел два десятка метров. Впереди маячила невысокая горка валунов, местами покрытая снегом и частично закрывавшая обзор дальнейшего пути. И вдруг, когда лидер стал осторожно преодолевать первые камни этой россыпи, тонкий слух Ярового уловил в гулком коридоре посторонний шум, не связанный с движением Ниязова. Звук плавно, но явственно нарастал, и тогда тихим условным свистом майор предупредил снайпера о возможной опасности. Тот замер; замерли и остальные… Глядя куда-то пред собой, Павел напряженно вслушивался в оглушительную тишину, потом решительно поднял левую руку, потоптался и… попятился к боковой скале. Но не успел сделать и трех шагов, как над горой округлых камней одна за другой стали появляться головы, идущих навстречу людей. Берг и Чиркейнов тут же полетели в снег, сбитые с ног командиром. Сам же Костя ни на мгновение не усомнился: это были головорезы из банды, о которой предупреждал пастух.

Ну а дальше все происходило со скоростью полета пули…

Старшина прижался спиной к скале и расстреливал неприятеля почти в упор

— дистанция между ним и бандитами была не более трех десятков метров. Зная, что в винтовочном магазине снайпера всего десять патронов, а перезарядить его, возможно, не хватить времени, офицер подбежал ближе и, припав на здоровое колено, прицельно бил из «вала» короткими очередями. Их специальное оружие грохота не производило, слышен был лишь отрывистый лязг затворов, да резкий стук тяжелых пуль, насквозь пробивавших человеческие тела и застревавших в каменных стенах. Оба — и снайпер, и майор молили бога сейчас об одном: чтоб моджахеды не успели ответить из шумных «калашей», всполошив и подняв по тревоге всю банду.

Скоро в каменной «кишке» снова воцарилась тишина — ни приглушенных хлопков, ни хрипов умирающих врагов, а только мерный звук, похожий на скрип снега под ногами, доносился из-за нагромождения бесформенных валунов. Ниязов осторожно выглянул из-за естественного бруствера и вскинул короткую винтовку…

— По ногам, — напомнил командир, глядя на убегавшего чеченца, бросившего или потерявшего впопыхах автомат.

«винторез» изрыгнул последнюю пулю и отсалютовал точному попаданию тонкой струйкой дымка, подхваченного дуновением свежего ветра.

* * *

Раненного в ногу пленного кавказца тащили на себе, осторожно обходя обширный лагерь, устроенный нагло и открыто на пологом склоне длинного изогнутого отрога. Бандиту сделали обезболивающий укол, заткнули рот, дабы не орал, спутали капроновым фалом руки — слишком уж оказался строптивым и буйным. Говорить там — на месте скоротечной стычки, наотрез отказался, не понимая по-русски, оплевывая каждого кто приближался и отрывисто ругаясь на чеченском так, что напрочь вывел из себя невозмутимого улема. Безобразные выходки пресек Павел, ухватив воина Аллаха за квадратную бороду, да маханув перед самым носом острейшим лезвием кинжала.

— Переведи, Ризван Халифыч, — зло прошептал Ниязов, поднося пучок отрезанных волос к выкаченным от злобного бессилия глазам моджахеда. — Не уймется — точно так же лишится своего члена. Клянусь новым оптическим прицелом!