– Вот почему сплетничающих женщин сравнивают с курами, – сказал Эллиот. – Гусынями. Куропатками. Клюющими птицами.

– Клюющими птицами? – повторила Нита.

– Ты говоришь как серийный убийца, дорогой, – сказала Вэл.

– Если не упоминать о меде, – поморщился Эллиот, хватаясь за живот.

На лице Вэл появилось беспокойство – она коснулась его руки. Эллиот посмотрел на кончики ее пальцев, ощущая их легкое давление.

– Это было ужасно, да? – спросила она.

Он задался вопросом, не выдаст ли она сейчас свою тайну. В поисках ответа он опустил взгляд на ее лицо, но увидел только макушку – изогнутую розовую полоску волос и бледную дорожку пробора.

– Не жалей его, – сказала Нита. – Он сам с собой это делает.

– А ты показываешь это в своей галерее, – возразил Эллиот, опустив тот факт, что Нита выставила его инсталляцию в своей крошечной галерее в центре (после того, как от нее отказались во всех остальных галереях города) только ради их давней дружбы.

Эллиот переживал период застоя в творчестве (как выразилась Вэл) с тех пор, как закончил цикл произведений «Валерия». Два с лишним года после этого он заполнял тетрадки каракулями и набросками, которые складывались в высокую стопку. Нес всякую чушь перед внимающими ему студентами художественного училища и месяц за месяцем впустую растрачивал гранты.

В отличие от большинства своих сверстников, Эллиот никогда не относился к профессии актера с особым почтением. В детстве у него были очумелые ручки, и он прямо вздрагивал от любой вещи, которую клали перед ним. Поступая на первый курс колледжа, он выбрал художественный класс, чтобы удовлетворить свою потребность, а затем безо всяких церемоний решил сделать искусство своей специализацией. Его родители даже не возражали. Старшая сестра, Мэллори, уже совершила благоразумный поступок и стала адвокатом. Кроме того, у родителей имелось достаточно средств, чтобы отдать ребенка в искусство. Это было символом статуса, как регулярный отдых за границей.

Да, Эллиот стал артистом. Без тяжелых испытаний и духовного призвания. Просто искусство было тем, в чем он был хорош, поэтому он заслужил похвалу за то, что продолжил им заниматься. Был он хорош и в искусстве как в бизнесе, в его организации. Занимался комиссиями и групповыми показами, прощальными вечеринками и закулисными сплетнями. Все эти дела наполняли его, словно он был стеклянной банкой с сушеными бобами, за которую можно выиграть приз, если угадаешь, сколько их там. Но после «Валерии» Эллиот начал верить, что он спекся – банка пуста, ни одного боба не осталось. Но главное было в том, что все оказалось не так плохо, как он опасался. По правде говоря, это его состояние мало чем отличалось от состояния «наполненности».

Так было до того дня, когда в голову пришла новая идея. Он приехал к Перл, чтобы забрать Ретта, и увидел на столике рядом с перчатками ее Apricity. В голове зазвучал слоган, произнесенный голосом актера из рекламы: «Счастье – это Apricity». Мидас стал первой ролью Эллиота за три года.

– Клянусь твоей задницей, я бы в любом случае это показала, – сказала Нита. – Думаешь, я пропустила бы, как ты выплевываешь свои внутренности на пол?

Вернувшись домой, Вэл уселась на кухонный стол и стала забрасывать лапшу в рот прямо из картонной коробки. Эллиот от ужина отказался – в животе до сих пор бурлили сироп и кислота. Он упал на колени на коврике перед Вэл, завернувшись в полоски кашемира и шерсти викуньи[6], чтобы попрактиковаться перед завтрашним представлением.

Эллиот работал над «Мидасом» много месяцев. Он позаимствовал у Перл списанную машину Apricity. Она затребовала его подписи на десятках форм, чуть ли не пообещав отрубить ему левую руку, если он потеряет или сломает эту чертову штуковину, а он собрал планы удовлетворения нескольких сотен человек. Он не считал, что занятие искусством похоже на агитацию. Эллиот любил разговаривать с незнакомцами, и, приближаясь к ним на рынке или на улице, он делал шаг в их сторону и узнавал их желания. Для настоящего произведения Эллиот выбрал из сотен планов Apricity семь рекомендаций, чтобы разыграть их в течение недели, по одной в день. Сегодня был мед, завтра будет викунья.

Держа один конец полоски викуньи, Эллиот намотал ее по всей длине руки и заправил другой конец, добравшись до бицепса. Следующую полоску он обмотал вокруг плеча и шеи. Он решил, что лучше всего работать снизу вверх – от ступней и ног до туловища, затем руки и голова.

– Эй, смотри. Это идеальная еда для того, что ты делаешь. – Вэл подняла лапшу, зажатую между палочками для еды. – Видишь? Похоже на крошечные бинты.

– Это не бинты, – сказал он.

– Ну… – ответила Вэл таким тоном, что говорил: «Ты не прав».

Вэл всегда замечала шаблоны – у нее было творческое чутье. Эллиот сказал ей об этом, но она осталась безразличной к комплименту. Вэл работала в качестве внештатного сотрудника. Ее работа заключалась в следующем: компании нанимали ее, чтобы выбрать название для формирующегося отдела, запланированной конференции или запускаемого продукта. Но обязанностей было гораздо больше, чем можно было бы подумать, – исследования, лингвистика, фокус-группы. И, конечно же, имели место и собственные непреодолимые инстинкты Вэл, когда она сталкивалась с такими вопросами, как: следует ли назвать автомобиль «Торнадо» или «Буря», относится ли новое звено в компании к коллективу или отделу, должно ли название антидепрессанта состоять из мягких или фрикативных звуков. Так что, если кому-то и казалось нелепым платить тысячи долларов за придуманное слово-другое, то это было не совсем так. И по правде говоря, именно Вэл придумала название нынешней постановке Эллиота. «Мидас».

– Ты мне не поможешь? – спросил Эллиот. Он намотал полоску до самых пальцев и теперь не мог заправить конец.

– Завтра я помочь не смогу, – предупредила Вэл.

– Мне просто нужно во всем разобраться.

– Ты и лицо обмотаешь?

– Конечно.

– Хм.

– В противном случае это не имело бы смысла.

– Как думаешь, может, тебе стоит оставить руки напоследок?

– Я пытаюсь разобраться, – повторил он, на этот раз с выражением.

Вздохнув, Вэл спрыгнула со стола и взяла конец полоски, но вдруг замерла и потерлась лицом о ткань. В этот момент она выглядела очень похожей на свою кошку.

– Божественные ощущения. Что это?

– Викунья.

– Это кролик?

– Вид верблюда.

– Мягкий вид верблюда.

Глаза ее были закрыты от удовольствия, ресницы слегка касались щек. Для цикла произведений «Валерия» Эллиот сделал слепок лица Вэл из гипса и нанес поверх глину, растирая пятнышки до тех пор, пока поверхность не стала выглядеть как мрамор. Для ландшафта лица он использовал растения, прикрепляя их металлическими пластинками и крошечными винтиками, а также синтетическую кожу, которая выращивалась в соляной ванне. Но, взглянув сейчас, он обнаружил, что черты его жены стали ему незнакомы. Это были формы, расположенные в одной рамке, но никак не соответствующие друг другу. Эллиот отвел взгляд. Мысль о том, что он, возможно, ее совсем не знает, причиняла ему боль.