– Кто угодно. А зачем копам интересоваться тобой?

Лукавая улыбка.

– Не знаю. Они приходят, ты им говоришь, так?

– Не так.

– А если они устроят на тебя облаву и будут бить?

– Все равно мне нечего будет им сказать. – Я показал ему его карту. – Видишь, вот что я записываю сюда каждый раз, когда ты приходишь.

Эфрен пролистал страницы. Прочитал. Запись везде была одна и та же: «Пациент чувствует себя хорошо».

Он сказал:

– Фигня это все, мужик. Я в полной жопе. – И засмеялся. Хорошее настроение не покидало его до конца сеанса.

* * *

Если он приезжал спокойный, мы разговаривали в кабинете. Если дерганый, то мы выходили в сад: ему жутко нравились мои рыбы, Эфрен всегда с удовольствием кормил их, а еще в шутку грозился прийти как-нибудь с удочкой и «поймать парочку этих морд себе на ужин».

Когда у него наступал упадок сил, парень просил сока. Скоро он начал благодарить меня за то, что «он у тебя такой классный, холодненький. А пивка у тебя, случайно, нет?».

– Для тебя – нет.

– Аххх.

– Может, тебе еще водки налить?

– Ты серьезно?

– Нет.

* * *

Пару раз ему не сиделось нигде, и мы выходили погулять. Оставляли мой участок и доходили аж до Глена, потом возвращались обратно. Однажды видели ястребов, которые кружили над долиной, и мне представился случай избавить его от заблуждения, что «это падальщики, которые клюют мертвечину».

Я много узнал о нем. Какие телеканалы он смотрит, какие фильмы любит, какую еду предпочитает. И про девочку из их класса «с вот такими сиськами, мужик, и настоящей волосатой мандой».

Только о его отце мы не говорили никогда. Как и о его бандитском наследстве. Ни словечка о стрельбах из движущихся машин в его квартале Бойл-Хайтс, включая те два смертельных случая, о которых писали местные газеты, – я посмотрел адреса в справочнике и понял, что это было буквально в паре шагов от его дома.

О диабете мы тоже не говорили.

Только на двенадцатом сеансе я решился задать ему вопрос.

– Можно, я кое-что у тебя спрошу, Эффо?

– Что?

– Ты ведь неглупый парень – мало сказать, неглупый, ты хорошо соображаешь, ты восприимчивый – ты видишь вещи такими, какие они есть…

– Ясно, мужик. – Ухмылка. – Вроде Персептора из мульта.

– Ты не только умен, ты нравишься себе. И это хорошо, это признак сильной натуры. И про диабет ты тоже все понимаешь. С научной точки зрения.

– Чё там понимать-то? Держи сахар на уровне, и все путем.

– Вот именно, – сказал я. – Тогда как же вышло, что ты не держал его на уровне, когда тебя прислали ко мне? Я просто так спрашиваю, из любопытства.

Он поерзал и растянулся на кушетке ничком.

– Знаешь, зачем я сейчас лег?

– Зачем?

– Я смотрел по телику, там говорили, что у мозгоправа так положено.

Я улыбнулся.

– Тогда ложись поудобнее.

Эфрен закрыл глаза. Его дыхание замедлилось, и я уже подумал, что он либо спит, либо притворяется спящим, чтобы не отвечать на мой вопрос.

Тут он сказал:

– Хочешь знать, почему я ничего не делал?

Глаза открылись. Парень повернулся на бок. Подмигнул.

– Это же диабет, мужик. А такая хрень не подходит к моему стилю жизни.

Я подумал: «Господи, какой там еще стиль? Глупый мальчишка, радовался бы, что вообще живет, а он переживает о стиле». А вслух сказал:

– О’кей, понятно.

Детектив Милли Ривера сказала:

– Похоже, вы выбрали себе правильного пациента. Хотя я в жизни не подумала бы, что Эффо может в чем-то оказаться правильным. Когда вы видели его в последний раз?

– Много лет назад.

– От чего лечили?

Я отрицательно покачал головой.

– Надеюсь, не от антисоциальных замашек, – сказала она. – Потому что если так, то ваше лечение не помогло, доктор. Он – серьезный гангстер, а после смерти отца поднялся в бандитской иерархии еще выше. Кстати, тот умер в Пеликан-Бей. Знаете что-нибудь об этом месте?

– Хорошего ничего.

– Скорее всего, в один прекрасный день туда угодит и сам Эффо. И, кто знает, может, даже папкину камеру унаследует.

Голос у нее звенел. Левое запястье елозило вверх и вниз по крепкому бедру. Что ж, расследование бандитских дел – процесс бесконечный и редко приносящий удовлетворение.

Ривера повернулась к Майло:

– Матерый убийца – и на тебе, повел себя как порядочный гражданин… Понимай как знаешь.

– Вы ведь из Северного Голливуда, – сказал я. – Разве Эффо сменил район? Раньше он жил в Восточном Лос-Анджелесе.

– У него бизнес в Северном Голливуде, – ответил Майло.

– Так называемый бизнес, – поправила его Ривера. – Установка автомобильных стереосистем. Туда съезжаются все придурки, кому неймется превратить свой драндулет в дискотеку на колесах. Но мы считаем, что это лишь прикрытие. Так, значит, вы давно его не видели?

– Он был моим пациентом еще в подростковом возрасте.

– Сейчас ему двадцать семь, – сказала она. – Значит, лет десять назад?

– Примерно.

– И никаких контактов с тех пор? Даже по телефону?

Я ответил:

– В настоящее время я не состою ни в каких отношениях ни с ним самим, ни с кем-либо из членов его банды.

– Зато Эффо, похоже, думает, что отношения у вас все же есть. Считай он иначе, доктор, мы бы сейчас с вами не беседовали. Потому что Эффо не из тех, кого приводит в ужас одна только мысль об убийстве. Я вам уже говорила, его подозревают в причастности к пяти убоям, и это только то, что нам известно, а скольких еще он замочил по-тихому – бог весть…

– В этих пяти случаях он сам спускал курок или действовал как организатор?

– А это имеет значение, доктор? Суть в том, что если он решает, что кто-то должен умереть, то человек обычно именно это и делает. Мы уже давно пытаемся его прижучить. Он – важная шишка в своей банде, так что, сумей мы его взять, это было бы большое дело. К несчастью, из-за вас мы теперь вынуждены вести себя с ним как с нормальным гражданином, а для нас это существенный шаг назад. Но так будет продолжаться лишь до тех пор, пока мы не разберемся с вашей ситуацией.

– Мне искренне жаль, – сказал я. – В следующий раз постараюсь, чтобы моим спасителем оказался Бэтмен или Зеленый Фонарь.