Стало известно, что желтые занавески, должно быть, проданы, а Фоссар больше не живет на улице Пуассоньер. Однако нити общих знакомых, повседневных дел и осведомленности о делах соседей были столь густо переплетены, а Видок столь неутомимо стаптывал кожаные башмаки о булыжную мостовую, что, даже если бы в этом отчете были ложно указаны зеленые занавески и однорукая швея, он все равно нашел бы этого человека.

В конце концов он поймал Фоссара – как раз к Новому году, – благодаря тому, что задавал сотни вопросов, потратил небольшую сумму налогоплательщиков на взятки, переодевался в угольщика и в итоге набросился на Фоссара «со скоростью льва». Фоссар отправился назад в Бисетр, а оттуда в плавучую тюрьму Бреста. Без сомнения, как и большинство осужденных, он сумел бежать, но угольно-черное лицо огромного Видока вселило в него сатанинский страх, и Фоссар больше никогда не причинял беспокойства сыскной бригаде.

Разочаровывающее дело о желтых занавесках является хорошим примером того, что можно назвать первоначальным этапом расследования по методу Видока. Со времени своего детства в Аррасе (главный город французского департамента Па-де-Кале. – Пер.) он сократил способы совершения преступлений до нескольких безошибочных приемов. Свою первую кражу он совершил, используя покрытое клеем перо, просунутое через щель кассы, в пекарне своих родителей, – преступление, которое так же трудно объяснить, как и утомительно совершать. Так как с помощью пера можно было извлечь только самые мелкие из мелких монеток, он прибегнул к поддельному ключу, а когда отец конфисковал ключ, то, использовав пару щипчиков, разломал ящичек, забрал наличные и ушел «очень быстро» в другой город.

Эти простые способы хорошо подходили к поселкам городского типа, которые составляли Париж в начале XIX в. Но город рос с каждым днем: в некоторых кварталах даже консьерж или полицейский шпик едва успевал справляться с наплывом чужаков. В течение шестнадцати лет, когда Видок управлял сыскной бригадой (1811–1827), население Парижа увеличилось более чем на сто тысяч человек. Канализационная система удлинилась на десять километров, кучи мусора превратились в горы, а улицы, которые никогда не отклонялись далеко от своих средневековых истоков, добрались до сельской местности, как жилы гигантского паразита. Вскоре должно было потребоваться нечто большее, чем просто настойчивость, чтобы растянуть сеть общественной безопасности над всей столицей, охваченной преступностью.

20 июня 1827 г., улица Птит-Сент-Анн, 6

Только бюрократ с каменным сердцем не почувствовал бы жалости к пятидесятидвухлетнему мужчине, который сидел в одиночестве в своем кабинете в ту июньскую среду, согнувшись над большой конторкой, на которой оставался один-единственный лист бумаги. Эти пахнущие мускусом покои под сенью Сент-Шапель были его домом на протяжении последних шестнадцати лет, и небольшой отряд, состоявший из мужчин и женщин – секретарей, шпиков и полуисправившихся осужденных, – был единственной семьей, которую он знал с тех времен, когда мальчиком покинул пекарню своих родителей. Он научился любить вместительные картотечные полки, просторный шкаф, которому позавидовал бы бульварный театр, и маленькую кухню, где в любой час дня или ночи любовница осужденного готовила еду, которая помогала им выйти на след преступника, поддерживая их силы.

Комиссар Анри, который был ему как отец, ушел на пенсию и посвятил себя рыбной ловле, и его уход вызвал шквал административных шагов. На его место министр назначил аккуратного и опрятного молодого человека с каменным сердцем, который начал расследовать давнее и не столь давнее прошлое Видока. Вместо того чтобы ждать исхода расследования, Видок решил подать в отставку. Он подписал лист бумаги и вышел из кабинета, похоже в последний раз. Когда он проходил по застекленной галерее, волоча полный чемодан бумаг, он задавал себе вопрос, как его преемник на посту главы сыскной полиции – бывший осужденный, известный как Коко Лакур, сумеет согласовать свой внушительный список арестов.

Видок отдал в руки правосудия достаточное количество преступников, которые могли бы потопить плавучую тюрьму. Его имя было у всех на устах, и он был знаменит как мастер перевоплощений от Шербура до Марселя (что приносило некоторые неудобства). Он довел до конца так много дел, что для торговцев, возниц кабриолетов, клерков и преступников, которые читали о его подвигах в газетах, ничто не казалось таким невинным, как раньше. Вон та слабая старушка может оказаться тайным агентом по какому-нибудь делу, а та буханка хлеба, которую она несет, – импровизированным саквояжем, в котором лежат заряженный пистолет и пара наручников.

Надо отдать должное оперативности Видока: когда он ушел из сыскной полиции, большая часть тайн, которая оставалась неразгаданной, касалась самого Видока. Почему, например, его руки были испачканы кровью, когда его бывшая любовница Франсин была найдена с пятью колотыми ранами, нанесенными его ножом, который она, предположительно, взяла, как она позднее утверждала в подписанном заявлении, для попытки самоубийства? Почему бывшему осужденному, известному заядлому игроку, было поручено руководить специальным подразделением полиции, курирующим казино? И как ему удалось уйти в отставку из сыскной полиции в июне 1827 г. с почти полумиллионом франков, когда его ежегодное жалованье составляло всего пять тысяч франков?

Одно дело было столь загадочным, что, похоже, совершенно ускользнуло от внимания, и особенно печально то, что недостаток доказательств делает его самым коротким делом.

Загадка вот в чем: число людей, которых Видок арестовывал каждый год, превосходило ежегодное число осужденных за преступления против личности или собственности во всем департаменте Сены. За один год подразделение сыскной полиции арестовало семьсот семьдесят двух убийц, воров, фальшивомонетчиков, мошенников, бежавших из заключения осужденных и других негодяев. Даже если вычесть сорок шесть необъяснимых арестов, произведенных «по специальному ордеру», и двести двадцать девять «бродяг и воров», которые были высланы из Парижа, остается очень большое число преступников, которые не значатся в официальной статистике. Даже при скромной оценке за шестнадцать лет работы Видока число преступников, арестованных сыскной полицией, но не фигурирующих в официальной статистике, приблизительно равняется 6350. При таком показателе потребовалось бы не меньше пятнадцати Видоков, чтобы арестовать каждого преступника в стране.

Если бы комиссар Анри посвятил свое время на заслуженной пенсии написанию мемуаров вместо ловли рыбы в Сене, он, наверное, мог бы объяснить, что Видок был более опасен как детектив, нежели как мошенник, и что, проливая зловещий свет преступности на весь город, он создал спрос на людей, подобных себе, – узаконенных мстителей, которые возвращали бы деньги налогоплательщикам, очищая улицы от преступников. Возможно, он отвел бы Видоку должное место в истории и назвал бы его человеком, который заново изобрел борьбу с преступностью как средство контроля за безвинным населением… Но, как мог подумать Видок в то июньское утро, поставив свой чемодан на набережной Орфевр, чтобы хлебнуть бренди из фляжки, истинный гений всегда остается не признанным своими современниками.