Похоже на поезд! Только бы это был он! Хотя наверняка не скажешь… Еще никогда она не вслушивалась с таким усердием. Разве можно точно определить? Она слишком взволнована, да и расстояние велико.

Мэлори идет быстро. Однако Олимпия все равно на шаг впереди. Предупреждает о ямах, часто оборачивается и поддерживает Мэлори под локоть.

Уже забылась ссора с Томом. И вообще – ничто не имеет значения, кроме фантастического рокота вдали. Мэлори трудно понять, откуда он исходит: звук меняет направление. Доносится то справа, то слева. Кажется, осталось меньше мили. Нет, еще мили три минимум. Иногда рокот затихает, и Мэлори представляет, как поезд исчезает по мановению волшебной палочки, целый огромный состав медленно тает в воздухе, а затем вновь проявляется над линией горизонта.

– Том! – окликает она.

– Я здесь!

Где Олимпия, Мэлори не спрашивает. Дочь, как обычно, впереди – показывает путь. Мэлори вспоминает путешествие из школы для слепых в лагерь «Ядин». Олимпия и тогда вела, хоть и была крохой.

– Осторожно! Крутой поворот! Сюда! – предупреждает Олимпия.

Мэлори идет на голос и ощущает себя маленькой – дочкой Сэма и Мэри Волш. Олимпия опять поддерживает ее под локоть, и уже непонятно, кто из них взрослый.

Олимпия что-то говорит: мол, поезд уже, наверное, ушел или его вообще не существует. А Мэлори мечтает о встрече с родителями и не желает внимать голосу разума. Будто спешит не к поезду, а к папе с мамой. Будто это не колеса гремят о рельсы, а родители зовут ее издалека.

– Я побегу вперед! – предлагает Том.

Он не боится упасть. В шестнадцать лет никто не боится. Подумаешь – упадешь и встанешь.

– Нет! – говорит Мэлори. – Мало ли что! Не надо!

Возможно, сейчас стоило уступить – хоть раз в жизни сказать «да».

Мэлори задыхается. Слышит свой срывающийся от волнения голос. Она что – в панике?

Ее пронзает мысль: а вдруг Сэм и Мэри Волш и в самом деле стоят на платформе и ждут отправления мерно рокочущего гиганта? Ведь родители уже однажды переезжали. И если поезд следует из Макино-Сити… Вполне вероятно, они захотели бы приехать к ней на юг. А она, Мэлори, торопится к ним на север.

«Будь благоразумна!» – одергивает она себя. Впрочем, разве не бессмысленно взывать к разуму в современном мире? Повсюду царит хаос. Безумие и мрак. Возможно, прямо сейчас, в эту самую минуту, они пробегают мимо мамы и отца. А те затаились на всякий случай и ждут, когда три незнакомца пробегут мимо, чтобы идти дальше – на поиски дочери.

«Это не поезд!» – думает Мэлори. Во-первых, потому что чудес не бывает. Слишком было бы хорошо! Во-вторых, локомотив на станции звучит иначе. Двигатель должен работать ровно, а этот то выключается, то снова тарахтит. Не похоже…

Уже не вспомнить, сколько они идут без отдыха.

И все же они продолжают двигаться. Теперь почти бегом.

Том и Олимпия впереди. Олимпия изредка выкрикивает: «Осторожно, яма!» Том говорит: осталось меньше мили. Ноги у Мэлори гудят, в груди жар. В голове роятся воспоминания.

Вот мама с папой везут их с сестрой в зоопарк. Они с Шеннон следуют по нарисованным слоновьим следам и оказываются у клетки – большой, но ощутимо тесной для заключенного в ней исполина. Папа тогда посадил Мэлори на плечи и сказал: «Вот бы спрятать слоника под пальто и увести из зоопарка домой – в Африку!» Мэлори рассмеялась, а потом подумала – папа добрый.

Вот мама покупает им с Шеннон джинсы. У женщины, которая расплачивается перед ними, не хватает двух долларов. Мама, не задумываясь, протягивает деньги.

Мэлори все бы отдала, чтобы снова их увидеть! Она желает этой встречи всеми фибрами души. Она готова бежать, надеяться, даже верить…

Мэлори сдерживается, не поддается порыву. Может быть, это вовсе не поезд.

И даже если поезд – стоит ли доверять машинисту?

– Скорей! – волнуется Том.

Мэлори слышит, как он споткнулся и едва не упал. Олимпия снова поддерживает ее под локоть.

– Скорей же! – кричит Том в нетерпении.

«Совсем еще юнец. Шестнадцатилетка…» – думает Мэлори. Олимпия тоже юна. И этот день навсегда останется в их памяти. Мэлори знает: есть вещи, которые не забудешь. Например, как родители сидят за кухонным столом с соседями, смеются и болтают. Как папа надевает смешной парик на Хэллоуин. Или как мама вешает на крышу рождественские гирлянды.

Мэлори вспоминает Рона Хэнди. Как он, должно быть, скучает по сестре! Мечтает хоть раз дотронуться до ее руки, услышать голос…

– Это… – начинает Мэлори, но задыхается. – Это… не… поезд!

И тут раздается гудок.

Перед внутренним взором Мэлори, разгоняя привычный мрак, мгновенно возникают клубы белого пара, вырывающиеся из трубы.

«Боже мой! Боже мой!» – мысленно восклицает она.

И пускается бегом. Мысли путаются в голове.

Она верит.

Это поезд! Больше нет сомнений!

– Скорей!

Мэлори даже не понимает, кто из них кричал. Том или она сама? Нет – Олимпия. Дочка снова на шаг впереди. Предупреждает об опасности. Она, как кошка, мгновенно чувствует повороты и неровности дороги – Мэлори никогда так не сможет. А у Олимпии получается.

Ветки хлещут по рукам, колени подкашиваются – дорога идет под гору. Однако Мэлори не останавливается – она бежит изо всех сил, она спешит к поезду. А поезд направляется на север, где значатся в списке имена ее родителей с пометкой «выжили».

Солнце жарит, дорога идет под уклон, тарахтение мотора теперь ближе.

Мэлори представляет себе этот безумный незрячий транспорт, как на картине Нормана Роквелла: блестящие в закатном солнце колеса, черный локомотив, а над ним – молочно-белые клубы пара. На платформе фигурки: мужчины в костюмах, женщины с зонтиками, контролеры, собачки на поводках, дети, сумки и чемоданы. Потрескивает под туфлями деревянная платформа, железная дорога уходит вдаль серебристой дугой. Она ведет на север, в волшебный край, где ждут папа и мама.

Сэм и Мэри Волш.

Мэлори спотыкается.

Больно падает на колени и понимает: под ногами уже не грунтовка, а твердое покрытие – возможно, плитка. Взмокшая под капюшоном, перчатками и повязкой, она поднимается с помощью Олимпии. Падение возвращает к реальности – прекрасной картины больше нет, осталась лишь поблекшая репродукция. Поезд не сияет свежей краской – он наверняка местами проржавел, где-то торчат провода. И ни о каких стандартах безопасности речи быть не может. Окна, конечно, закрашены. Мэлори ясно представляет черные подтеки под рамами и на гигантских колесах. Рельсы все еще идут на север. Однако Мэлори готова спорить, что кое-где не хватает шпал. Да и север стал совсем другим. Нынешний поезд едет в полном мраке, все пассажиры в повязках, даже машинисту нельзя выглянуть в окно. Да и что бы он там увидел? Нет больше ни провожающих, ни собачек на поводках. Ни сумок, ни чемоданов – одни только рюкзаки. А в рюкзаках консервы, батарейки, да иногда запасная пара обуви и кусок черной ткани.