– Станет скучно – найду вас. – Треш оторвался от занятия, выпрямился, улыбнулся и пожал атаману руку. – Как сказал один хороший человек: «Будем живы – не помрем!»

В городских трущобах Треш чувствовал себя не так свободно и легко, как в лесных дебрях. Приходилось ежеминутно останавливаться, приседать, маскироваться. Не хотелось схлопотать пулю в спину или меж глаз от невидимого в руинах построек снайпера. Открытых участков, когда-то бывших оживленными магистралями, улицами и площадями, он избегал, стараясь использовать естественные укрытия и развалины, заросли кустарника, дымовые завесы и прочее. Какой ловкостью и крепкими мышцами нужно было обладать, двигаясь по пересеченке на корточках, наклонившись, прыгая или даже на коленях! Торчащие вездесущие прутья арматуры, осколки стекол и пучки стекловаты норовили задеть, поцарапать, проткнуть и порезать непрошеного гостя. Редкие в этих местах простенькие аномалии тоже совсем не способствовали движению по прямой, пытаясь сжечь путника, затянуть, расплющить или заразить. Здесь помогали навыки и знания, полученные сталкером в частых скитаниях по Пади и ее окраинам. Он не обращал внимания на пыль, грязь, паутину и мелких тварей, шныряющих почти под ногами, и медленно, но верно двигался к цели. Сильно напрягала возможная угроза в виде затаившихся двуногих врагов, а с каждым метром ближе к Дуге – и появление неизвестных видов аномалий.

Бродяги Боцмана показали Трешу направление на основной блокпост Оружейников, где вход в существующий ныне город был наиболее безопасен. В остальных местах даже более-менее мирные поселенцы могли застрелить без разговоров. Но идти к блокпосту рекомендовалось не скрываясь, чтобы не вызывать подозрений и не провоцировать стрельбы на поражение. Еще бродяги сказали, что если посидеть здесь до рассвета, то они, то бишь Заслон, сами найдут спрятавшегося, но будет только хуже. Поэтому лучше ноги в руки и мотать отсюда подобру-поздорову, если не собираешься посетить город. Ну, или идти в открытую.

Треш дождался первых лучей солнца, позавтракал трофейным пайком и направился в глубь города, а не наружу, как все здравомыслящие аборигены. Оружие из военного хабара, аптечки, БК, кое-какая снаряга и элементы амуниции приятной тяжестью легли на плечи, сытый желудок довольно урчал. Сталкер с легкой улыбкой на небритом лице миновал промзону бывшей Тулы и очутился в пригороде некогда славного и знаменитого населенного пункта средней полосы великой державы.

Думы об удачной ночной войнушке и полной ликвидации группировки «Бета», наводящей шорох на Восточные земли Пади, прервала собака исполинских размеров. Треш напоролся на нее столь неожиданно, что не успел схватить огнестрельное, поэтому вынужден был использовать холодное оружие. Рука, занятая слегой, постоянно работала, отводя от тела висящие и торчащие препятствия из разросшихся деревьев и кустарника, поэтому плешивый грязный пес, внезапно выросший перед сталкером, вызвал у того ступор. Да и сам зверь испугался неожиданной встречи. Однако почти сразу же оскалился и первым бросился в атаку.

Треш не был готов к схватке. Отшатнувшись, он инстинктивно поднял в блоке левую руку, и клыки тут же впились в нее. Благо спасла боевая перчатка от экзоскелета. Кобель размером с теленка повис на ней, рыча и пытаясь лапами достать жертву. Но сталкер тоже оказался не из слабаков, а опыта ему было не занимать. Он двинул кулаком правой руки под ухо собаки, еще и еще. От таких ударов при пьяных разборках в баре на Блошинке спарринг-партнер обычно терял сознание и уходил в аут. Пес-мутант держал удар лучше, чем люди, поэтому не отпал и не вырубился, а продолжил напор. Хватка его чуть ослабла, но ненамного. Треш, продолжая оттягивать занятую зверем руку от себя, пнул его в пах, затем еще. Кобель отпустил руку и заскулил, свалившись в угол между двумя полуразрушенными стенами. Оставлять обиженного мутанта в таком злобном состоянии не стоило. Сталкер выхватил штык-нож и замахнулся.

Собачьи глаза пустили слезы, хвост поджался, исполин мгновенно сжался, ожидая предстоящего удара, несущего смерть. Сталкера пронзили жалость и какая-то гнетущая боль, рука дрогнула и замерла. Их взгляды встретились. Мурашки побежали по телу одного, а стоявшая колом шерсть другого шевельнулась и улеглась. Глаза, до того злые и налитые кровью, превратились в обычные, голубовато-зеленые, мирные. Такими обладают собаки породы хаски, насколько Треш помнил по северным соревнованиям. Здесь же глаза были настолько необычны и поразительно изменчивы, что вспарывать шкуру этого пса-бедолаги просто расхотелось. Сталкер опустил нож, сделал шаг назад и поменял оружие на слегу, выставив ее копьем в сторону скулящего зверя.

– Что, страшно умирать? – промолвил Треш, внимательно разглядывая пса. – Че так быстро сдался, конек? Ты же мужик! Биться нужно до последнего. Хотя, может, оно и к лучшему.

Он торопливо осмотрелся, прислушался к писку за стеной. «Крысы? Епрст, их еще до кучи не хватало! Нужно уходить, тихонько и медленно. Мне клыков в спину не надо. Уходить. Спокойно».

– Тихо, тихо, песик! Никто тебя не тронет. Мне ты не нужен. Я свой, – пробормотал сталкер, обходя тело пса, скулившего и не сводящего изучающего взгляда с человека, – ты мне не нужен, я иду мимо. Как там у Киплинга? Мы с тобой одной крови, ты и я! Слышь, Шарик? Все-е пучком. Я ухожу.

Кобель не сводил с него глаз, перестав скулить. Но слегка привстал. Треш снова напрягся. Сжал крепче палку и шагнул дальше. Зверь снова зарычал, липкая грязная шерсть на загривке встала дыбом.

– Э-э, слышь, Бобик? Все ништяк. Я-а ухожу-у. Мимо-о.

И тут Треш снова услышал писк и невнятное сопение. Он взглянул на источник звука справа от себя и… обомлел. В ошметках картонной коробки, поскуливая, шебуршились три щенка. Мягкие, пушистые и удивительно чистые, они вызывали жалость и приступ ласки, хотелось их погладить и прижать. Но очередной рык пса и наливающиеся кровью глаза прогнали эту мысль. И тут сталкера осенило:

– Так это твоя тут детвора?! Обожди, ты же не сука… ты же кобель! Усатый нянь, что ли? Вот чудо-о! Атас. Ладно, ладно, понял, не трогаю их, ухожу. Ноу проблэм.

Треш стал отходить, бросив последний взгляд на щенков. Рядом с ними лежал ворох искромсанной одежды и несколько костей. Человеческих ребер. Сталкера передернуло. Он сморщился и посмотрел на пса-отца.

– А вот убивать людей не нужно-о! Слышишь? Нельзя-я. Лови других зверюшек, понял? Нельзя человека трогать! Усвоил? Нельзя-я.

Треш осторожно присел, приподнял часть берцовой кости, вызвав рычание пса. Показал ему:

– Нельзя-я! Ищи другую пищу, мутантов и мертвечины полно кругом. А люди – фу! Понял?

Зверь успокоился и замер. Хвост озорно завилял, глаза снова стали возвращаться в нормальное состояние. И, о чудо, пес закивал головой, высунул красный язык-лопатку и спокойно задышал. От былой возбужденности и раздражения не осталось и следа. Он кивал своей гигантской черепушкой, будто дрессированный или… или понимающий человеческий язык. Треш проглотил ком в горле, чуть не закашлялся, бросил наземь кость и тоже кивнул. Улыбнулся и подмигнул зверю: