Артиллерийская подготовка была короткой, но очень интенсивной. Штурмовые орудия использовались массированно, и этот шквал огня сломил сопротивление русских, несмотря на большое мужество, проявленное отдельными солдатами и целыми подразделениями. Тем временем общее положение в Польше значительно улучшилось. Восстание в Варшаве сперва казалось очень опасным, но обстановка разрядилась после того, как русским не удалось прорваться для соединения с восставшими поляками. По мнению командования 9–й армии, которая вела там бои, у русских кончились запасы горючего и боеприпасов, и поэтому они не смогли прорвать нашей обороны».[85]

И Меллентин туда же. Пишет почему—то об ожесточенных боях, о катастрофе, которую удалось предотвратить, о большом мужестве «отдельных солдат и целых подразделений». Попробуем представить себе позиции советских войск под Козенице под шквалом вражеского огня в то время, когда кончаются боеприпасы и горючее, и давайте «обличим» советских солдат и офицеров за бездействие. Или сочтем такие рассуждения не только кощунственным, но и невежественным бредом?

Но, может быть, Гудериан сговорился с Меллентином и они вместе записались в сталинские пропагандисты? А что по этому поводу сказано в «Истории Второй мировой войны» генерала Курта Типпельскирха? И он бездействия тоже не заметил:

«Когда армии Рокоссовского, казалось, неудержимо продвигались к польской столице, польское подпольное движение сочло, что час восстания пробил. Не обошлось, конечно, и без подстрекательства со стороны англичан. Ведь призывать к восстанию население столиц, освобождение которых приближалось, стало со времени освобождения Рима и позднее Парижа их обычаем.

Восстание вспыхнуло 1 августа, когда сила русского удара уже иссякла и русские отказались от намерения овладеть польской столицей с хода… В начале сентября немецкое командование предложило восставшим начать переговоры о сдаче на довольно выгодных для них условиях. Руководивший восстанием польский генерал Бур—Комаровский отклонил это предложение, так как он, вероятно, знал о предстоявшем вскоре новом наступлении русских на Варшаву и об участии в нем польских частей. В результате наступления предмостное укрепление немцев на восточном берегу Вислы к 18 сентября было ликвидировано. Предместье Варшавы — Прагу пришлось эвакуировать, мосты через реку были взорваны. В тот же день над городом появились 120 четырехмоторных американских бомбардировщиков, сбросивших снаряжение, боеприпасы и продовольствие для поляков, энтузиазм которых, однако, уменьшился после того, как обнаружилось, что большая часть этих грузов попала в руки немцев и что, кроме того, сбито значительное число самолетов. Восставшие окончательно пали духом, когда немецкой 9–й армии в последующие дни удалось в самом начале отбить предпринятые освободителями на широком фронте попытки преодолеть реку. Немецкая оборона на Висле окрепла, и в городе были продолжены мероприятия по очищению его от повстанцев. После двухмесячной борьбы поляки сдались…».[86]

Как видим, Типпельскирх тоже подтверждает все, написанное Гудерианом и Меллентином. Пишет «об отбитых предпринятых освободителями попытках преодолеть реку». Это означает, что пытавшиеся форсировать Вислу «бездействовавшие красноармейцы» погибали в лодках и на всевозможных импровизированных плавсредствах под шквальным огнем врага. О том, что такое форсирование серьезной реки под немецким огнем, лучше всего представить себе по книге фронтовика Виктора Астафьева «Прокляты и убиты». Очень доходчиво там показано, что такое «попытки преодолеть реку».

Далее необходимо сделать пояснение. Прагу — предместье Варшавы, отделенное от основной части города рекой Висла, — «бездействовавшая» Красная Армия штурмовала несколько недель и отдала за него не одну тысячу жизней.

Так же, как немцы, не заметил бездействия Красной Армии в период Варшавского восстания и английский военный историк Лиддел Гарт:

«В начале августа сопротивление немцев резко усилилось, и вступление русских войск в Варшаву не состоялось до следующего года. Ночью 1 августа в Варшаве началось восстание. Польские силы Сопротивления сражались упорно, но в конце концов были разобщены на три небольшие группы, которые так и не получили никакой помощи от русских, находившихся на противоположном берегу Вислы. Вполне естественно, что повстанцы считали, будто русские преднамеренно воздержались от вмешательства. Трудно установить, кто здесь прав. К тому времени наступление советских войск остановилось и на других участках фронта. Этот факт свидетельствует о том, что военные соображения в данном случае были важнее политических.

В районе Варшавы немцы ввели в бой три сравнительно сильные танковые дивизии СС, прибывшие на фронт только 29 июля: две из них перебросили с юга России, одну — из Италии. Нанеся контрудар с севера, они вклинились в позиции русских и вынудили их отойти. Попытку русских продвинуться с плацдармов на Висле немцы отразили с помощью подкреплений, прибывших из Германии. К концу первой недели августа продвижение русских было остановлено везде, кроме района Карпат и Латвии, но и здесь темпы снизились.

Попытки продвинуться дальше предпринимали лишь небольшие подвижные силы, и резервов Моделя оказалось достаточно, чтобы остановить их, как только немецкие войска отошли в районы, где местность благоприятствовала организации обороны. Пройдя за 5 недель 450 миль (самое быстрое продвижение, которого им когда—либо удавалось добиться), русские, естественно, стали испытывать трудности вследствие растянутости коммуникаций и были вынуждены подчиниться законам стратегии. На Висле им пришлось задержаться почти на шесть месяцев, пока они сумели подготовить новый мощный удар. Вторая неделя августа ознаменовалась упорными боями во многих районах. Немцы отчаянно контратаковали, русские старались найти возможности возобновить наступление, однако ни одной из сторон не удалось добиться сколько—нибудь значительных результатов. Фронт на Висле стабилизировался».[87]

И англичанин все о том же… Пишет об упорных боях, а не о мифическом бездействии, о растянутых коммуникациях, о том, что русские—то, оказывается, вынуждены были подчиниться законам стратегии.

В заключение хотелось бы привести свидетельство Гудериана о том, чем закончилось восстание: «После капитуляции пленные повстанцы были переданы эсэсовцам. Бур—Комаровский был знакомым Фегелейна, они неоднократно встречались на международных турнирах. Фегелейн о нем позаботился».[88]

Какая прелесть: отважный шляхтич генерал Бур—Комаровский после разрушения своей столицы и гибели сотен тысяч ее мирных жителей счел возможным сдаться старому приятелю — генералу войск СС, попользоваться его заботами и остаться в живых. О разных глупостях вроде офицерской чести, ответственности за гибель множества соплеменников можно не задумываться и обличать Красную Армию за то, что плохо спасала. Соплеменники также не стыдятся генерала, у коего в такой ситуации не нашлось последней пули в револьвере, и предпочитают упрекать генералов советских, которые на эсэсовскую протекцию не рассчитывали.