— Так нельзя, Викентий Ларионович, — говорила она ему. — Вам же нужен воздух…

— Верочка, вы носитесь со мной, как с маленьким ребенком, — тихо проговорил Вольский. — Ходите ко мне каждый день. Мне, право, неудобно…

— Ну что вы, Викентий Ларионович! Мне это вовсе не трудно.

— У вас же своя жизнь, а тут я… — горестно вздыхал он.

— Викентий Ларионович, поймите: чем лучше вы будете соблюдать рекомендации врачей, тем скорее вы поправитесь.

— Я слишком стар для их «рекомендаций», дорогая Верочка. Мне они уже не помогут…

— Напрасно вы это, Викентий Ларионович… — Вера покачала головой.

— А вот вам себя надо бы и пожалеть, голубушка. Целый день носитесь туда-сюда, без отдыха…

— Ничего, я не устаю… — улыбнулась Вера.

— Саше очень повезло с вами, Верочка… Вот что я давно вам хотел сказать. Вы такая добрая, заботливая. Вы всегда думаете о других, а про себя порой забываете.

— Викентий Ларионович…

— Не перебивайте меня. Я много лет наблюдаю вашу жизнь. Только вот поговорить с вами было недосуг. Саша человек хороший, он мне как сын и я его очень люблю. У него необыкновенный, прямо-таки редкий талант, а с такими людьми жить непросто, ох как непросто. Я-то всякого насмотрелся в жизни. Вам приходится нелегко, я знаю… — Вольский пожевал губами. — Но послушайте меня, вам надо и о себе тоже думать. Иначе вы можете впоследствии сильно пожалеть о том, что не делали этого раньше. Прошу вас, Верочка, запомните мои слова…

Он замолчал на минуту, переводя дыхание. Было видно, что эта речь далась ему с трудом.

— Вы уж простите меня, старика, если что не так сказал… — тихо заключил он.

От его слов у Веры защемило сердце. Ей на мгновение показалось, что Викентий Ларионович прощается с ней.

— Ну, пойдемте гулять… — неожиданно предложил Вольский.

…С самого утра моросил мелкий осенний дождь. Вода в Неве и каналах стала свинцово-серой. По улицам торопливо шли прохожие, прячась под зонтами, что было, надо сказать, бесполезно, так как зонты не спасали ни от дождя, ни от резких порывов холодного ветра, пробирающего до костей.

Но на кладбище, как ни странно, совсем не чувствовалось ветра, только пахло от земли сыростью.

В этот пасмурный ноябрьский день хоронили Викентия Ларионовича Вольского.

Кончина его была мирной. Он успел попрощаться с Верой и Александром Ивановичем, который до самого конца так и остался для него Сашей Шубиным, любимым учеником, почти сыном…

Немногие пришли проводить старого учителя в последний путь. Кроме Шубина было еще несколько его учеников и двое преподавателей, с которыми он бок о бок проработал в училище. Федор Иванович Постников приехать на похороны друга не смог — уже неделю лежал в больнице с тяжелейшим воспалением легких.

Похоронили Викентия Ларионовича, согласно его воле, рядом с женой.

Никто не говорил речей над его могилой, да это и не нужно. Все и так понимали, что ушел один из лучших представителей старой школы живописи…

Вере было обидно — скольких художников за долгую преподавательскую деятельность он успел выучить, а пришли всего несколько человек…

Когда опускали гроб, Вера заплакала, уткнувшись в плечо мужа. Перед глазами у нее всплыла картина, когда она впервые увидела Викентия Ларионовича. Тогда ей, молоденькой девочке, он показался старым, умудренным жизнью человеком. Господи, как же быстро проходит жизнь!

Дождь постепенно усилился, словно скорбя вместе со стоящими возле могилы людьми. Александр Иванович вспомнил, как когда-то также стоял на кладбище во время похорон Зои и Варвары Шубиных. А сейчас вот стоит над могилой Викентия Ларионовича… Как же тяжело на сердце! Он поднял к небу мокрое лицо. Из рваных седых облаков, словно из непонятной пустоты, падали холодные капли, смешиваясь с его слезами. Александр Иванович уже не понимал, где дождь, а где слезы стекают по его щекам…

Домой они возвращались пешком — Шубин наотрез отказался от машины. Не говоря ни слова, они медленно шли по улицам. Уже на середине пути Вера почувствовала, что у нее начинают болеть ноги, но, посмотрев на нахмуренное лицо мужа, так и не осмелилась ему пожаловаться.

А Александр Иванович, словно не замечая усталости, шел, не сбивая темпа. Когда, наконец, они входили к себе в парадную, Вера уже не чувствовала ног от боли.

Анна Егоровна, открыв дверь, заохала:

— Батюшки, насквозь мокрые!

— Да, Анна Егоровна, просушить бы надо пальто… — сказала Вера, без сил опускаясь на стоящий в коридоре стул.

— Туфли-то, поди, тоже промокли, — продолжала Анна Егоровна.

— Промокли…

Онемевшими от холода пальцами Вера стала расстегивать пряжки. Туфли от пропитавшей их насквозь влаги стали тяжелыми.

— Да… — покачала головой Анна Егоровна. — Плохи дела. Так и до воспаления легких недалеко.

— Ничего, сейчас согреюсь…

— Как же, согреешься тут, — ворчливо сказала Анна Егоровна. — Пойду-ка я ванну налью. В горячей-то воде быстрее согреешься.

И, взяв в охапку пальто, она пошла в ванную. Вера не могла двинуться с места. Сквозь навалившуюся дремоту она слышала, как Анна Егоровна чем-то гремит в ванной комнате, а через минуту послышался шум воды.

— Ну, все готово! Халат я положила! — крикнула из ванной Анна Егоровна.

Вера вздрогнула. «Неужели я задремала?» — подумала она. С трудом поднявшись со стула, она пошла в ванную. Лежа в горячей воде, она почувствовала, что снова засыпает. Постепенно боль в ногах стала стихать.

Анна Егоровна оказалась права. Горячая ванна согрела и сняла усталость. Вера почувствовала, что умирает от голода. Она быстро прошла в спальню, сняла халат и надела домашнее платье. Выйдя в коридор, она только сейчас заметила, что в квартире темно.

Из кухни доносились какие-то звуки, значит, Анна Егоровна там, подумала Вера.

— Саша не выходил? — спросила она, входя на кухню.

Анна Егоровна копошилась возле плиты, что-то помешивая ложкой в большой сковороде.

— Нет, у себя сидит, — не поворачивая головы, ответила она. — Я подошла к двери, послушала. Тихо там…

— Хорошо, я сама попробую.

Подойдя к комнате, где располагалась мастерская мужа, Вера осторожно постучала.

— Да? — Услышала она из-за двери.

— Сашенька, можно к тебе? — спросила Вера, входя в комнату.

— Конечно, заходи.

В мастерской тоже было темно. Александр Иванович сидел на подоконнике и, прижавшись лбом к оконному стеклу, смотрел на набережную.

— Почему ты без света? — подойдя ближе, спросила Вера. — Включить?

— Нет, не надо. Так лучше… — ответил он.