— Они всегда меня увольняют до того, как это случается, и я сразу нахожу другую работу. Вся Индия буквально нашпигована бегумами, рани и магарани, которым очень нужны такие люди, как я.

— В самом деле? Я этого не знал.

— Откуда вы можете это знать, мистер Хислоп? Что он может знать о магарани, мисс Квестед? Ничего. По крайней мере я от души на это надеюсь.

— Как я понимаю, эти важные люди не особенно интересны, — негромко сказала Адела. Ей очень не нравился развязный тон мисс Дерек. В темноте она нашла руку Ронни и сжала ее. К животному трепету добавилось теперь совпадение мнений.

— Вы ошибаетесь, они просто бесценны.

— Я бы не согласился с тем, что она не права, — вмешался в разговор Наваб Бахадур со своего насеста впереди, куда он напросился сам. — В туземном княжестве, в индусском княжестве жена правителя может быть, вне всяких сомнений, превосходной леди, и не подумайте, что я имею что-то против ее высочества магарани Мудкула. Но я боюсь, что она необразованна и полна всяческих суеверий. Да и как может быть по-другому? Какие у этой леди могут быть возможности получить образование? Суеверия ужасны. Поистине ужасны! Это самый большой изъян нашего индийского характера! — Словно в подтверждение его слов справа появились огни гражданского поселка. Наваб Бахадур стал еще более разговорчивым. — Долг каждого гражданина — стряхнуть с себя оковы суеверий, и, хотя я мало знаком с индусскими княжествами и никогда не бывал именно в этом, а именно в Мудкуле (думаю, что правитель устроил бы в мою честь салют из одиннадцати пушек), я все же уверен, что они не смогли добиться таких же успехов, как Британская Индия, где разумный порядок распространяется во всех направлениях, как благодетельный паводок!

— Ну и ну! — весело отозвалась мисс Дерек.

Это междометие не остановило поток красноречия старика. Язык у него развязался, и он считал, что ему есть что сказать спутникам. Ему хотелось поддержать мисс Квестед в ее мнении о том, что большие люди неинтересны, потому что сам он был значительнее, чем многие независимые властители. В то же время он не хотел ни намеком дать ей понять, что и он тоже большой человек, чтобы она не чувствовала себя бестактной. Таков был фундамент его речи; туда же входила благодарность мисс Дерек за согласие подвезти его до города, его готовность держать на коленях несносную собаку и его сожаление по поводу всех неприятностей, причиненных им в этот вечер роду человеческому. К тому же он хотел, чтобы его высадили в городе, чтобы он мог зайти к чистильщику и узнать, какие очередные бесчинства на уме у внука. Сплетя все эти тревоги в один канат, он почувствовал, что аудитории, вероятно, не очень интересны его излияния и что городской судья скорее всего ласкает девушку за фисгармонией, но хорошее воспитание не позволило Навабу Бахадуру замолчать. Для него ничего не значила их скука, потому что ему самому это чувство было неведомо, ему не было дела до их распущенности, потому что Бог сотворил все расы разными. Происшествие на дороге осталось позади, и его жизнь — равно полезная, выдающаяся и счастливая — продолжалась как прежде, и он выражал ее потоком хорошо подобранных слов.

Когда этот словесный гейзер покинул наконец машину, Ронни не сказал ничего и вместо комментариев по поводу многословия старика принялся обсуждать прошедшую игру. Тертон научил его не обсуждать людей сразу, и он решил отложить свои впечатления от Наваба на потом. Он снова положил на ладонь Аделы руку, протянутую для прощания, и она погладила ее. Он ответил ей такой же лаской, и это многое значило. Они посмотрели друг на друга, когда подъехали к бунгало; ей надо было что-то сказать сейчас, ведь миссис Мур уже была дома.

— Ронни, — нервничая, заговорила мисс Квестед, — мне хотелось бы взять назад то, что я сказала на майдане.

Он кивнул, и их помолвка была восстановлена.

Кто бы мог предвидеть такие последствия! Она хотела вернуться к состоянию обдуманной и важной неопределенности, но теперь она выскользнула из ее рук. Час пробил, и, в отличие от зеленой птички или лохматого животного, она оказалась заклейменной. Осознав это, Адела ощутила укол унижения, она терпеть не могла ярлыков, она чувствовала, что между ней и ее возлюбленным должно состояться что-то драматичное, напряженное и значимое. Однако Ронни был доволен и отнюдь не выглядел разочарованным, он был удивлен — это правда, но сказать ему, собственно говоря, было нечего. В самом деле, что он мог сказать? Быть или не быть свадьбе, вот в чем был вопрос, и они ответили на него утвердительно.

— Идем, надо сказать матери о нашем решении, — сказал он, открывая зарешеченную цинковую дверь дома, защищавшую комнаты от натиска орд ночных насекомых. Шум разбудил мать. Ей снились дети, о которых она в последнее время очень мало говорила, — Ральф и Стелла, и сначала не поняла, чего Ронни и Адела от нее хотят. Миссис Мур уже привыкла к постоянным отсрочкам и очень встревожилась, поняв, что промедлениям положен конец.

Когда с уведомлением о свадьбе было покончено, Ронни сделал великодушное и честное признание.

— Слушайте, вы обе можете смотреть в Индии все, что захотите и когда хотите, — я знаю, что у Филдинга повел себя смехотворно, но теперь… Все изменилось. Я просто не был уверен в себе.

«Ну что ж, моя миссия здесь окончена, и теперь я уже не хочу осматривать достопримечательности Индии; пора возвращаться домой», — подумала миссис Мур. Она напомнила себе обо всем, что означал для нее счастливый брак, о своих счастливых замужествах, одно из которых произвело на свет Ронни. Родители Аделы тоже состояли в счастливом браке, и какой радостью было видеть, как это счастье продолжается в следующем поколении. Все дальше и дальше! Число таких союзов будет определенно расти по мере распространения просвещения, возвышения идеалов и укрепления характеров. Но как же она устала от поездки в колледж, у нее до сих пор нестерпимо болели ноги! Мистер Филдинг так быстро ходит, а колледж такой большой… Молодые люди раздражали ее в двуколке, она чувствовала, что между ними назревает разрыв, и, несмотря на то что все кончилось хорошо, она не могла сейчас, как того требовал обычай, говорить о законном браке. Ронни был пристроен, теперь она могла ехать домой, помогать другим детям, если они того захотят. Время ее браков миновало, теперь ее удел помогать другим; вся ее награда заключалась теперь в сочувствии. Пожилым леди не стоит рассчитывать на большее.

Они ужинали одни. За столом много и с чувством говорили о будущем. Потом заговорили о событиях прошедшего дня, и Ронни рассказывал о нем со своей точки зрения, которая не совпадала с воспоминаниями женщин, так как они развлекались или думали, что развлекаются, а он тяжко работал. Приближался Мухаррам, и, как всегда, чандрапурские мусульмане строили под священным фикусом картонную башню, на которую будут забираться в праздник и срезать ветви. Индусы будут протестовать, начнутся религиозные волнения, и дело, не дай бог, закончится присылкой войск. Потом пройдет выбор депутатов в комиссию по примирению под председательством Тертона, и придется забыть о нормальной жизни в Чандрапуре. Начнутся бесконечные дебаты о том, не пустить ли религиозные шествия по другим маршрутам и не строить ли башни не такими высокими. Мусульмане настаивали на первом, индусы — на втором. Коллектор поначалу симпатизировал индусам, но потом узнал, что они специально пригибают к земле священные фикусы. Индусы клялись, что эти деревья кривые от природы. Дальше начиналось черчение планов, измерения деревьев и выезды членов комиссии на места. Но Ронни не роптал на это, ибо был уверен, что британцы нужны Индии; без них здесь непременно началась бы кровавая резня. В голосе его снова зазвучало самодовольство, когда он заговорил о том, что он здесь не для того, чтобы быть приятным, а для того, чтобы сохранять мир, а так как Адела дала согласие стать его женой, то она должна его правильно понять.