– Хм… – неопределенно протянул Крован.

Люк потер ладони о брюки. Они были потными, от страха кончики пальцев покалывало. Конечно, он мог солгать. Но был ли в том смысл? Равные, вероятно, легко чувствуют обман. И вряд ли бы Крован поверил, если бы он начал восхвалять Равных.

– И ты думаешь, что вы, простолюдины, морально превосходите Равных?

Этот вопрос был более сложным, но Люк собрался с духом и ответил:

– Да, я бы так сказал. Конечно, простые люди не идеальны. Порой мы совершаем ужасные поступки. Но вы даже не представляете, насколько чудовищны ваши деяния.

Для Люка разговор был настоящим кошмаром. Он понимал, каждое сказанное им слово – это шаг к ловушке, в которую он в конечном итоге попадет. Крован внимательно изучал его:

– Мораль не имеет к этому никакого отношения, Хэдли. Это одно из заблуждений, распространенное среди многих про́клятых, которых посылают ко мне на исправление. Тех, чьи преступления вытекают из их идеализма. К таким идеалистам относилась, например, женщина, которая ушла от нас сегодня вечером. И ты, Люк Хэдли. Ты воображаешь, что вы, простолюдины, лучше нас. Вы не лучше. Вы слабее. Допусти вас править миром, вы бы не сделали его более совершенным. Он стал бы примитивнее. И уклад жизни в моем замке призван объяснить вам это. Пойдем со мной.

Крован встал и направился к двери. Глаза Люка лихорадочно метались – искали предмет, что-то, чем он мог бы ударить этого человека. Сбить его с ног. Оглушить. И бежать. Но нет, ошейник не даст ему это сделать. Они спустились по лестнице и, к удивлению Люка, снова оказались в столовой.

Крован остановился и положил руку на дверь, которая вела на кухню.

– Тех, кого отправляют ко мне, я разделяю на две группы. Одна группа – гости, они живут как Равные. Другая группа – рабы. Гостям я даю полную власть над теми, кто им служит. Ошейники не позволяют слугам принести вред гостям или физически ограничить проявление их воли, ошейники и меня оберегают от ваших злых умыслов. Но гости могут обращаться с прислугой, как им заблагорассудится, и, что бы они ни сделали, все это остается безнаказанным.

Многие гости пользуются этой привилегией и часто посещают нижний этаж, чтобы дать себе волю и насладиться своей безнаказанностью. Некоторые, подобные тебе, воздерживаются. Но в конце концов скука и отчаяние гонят их вниз.

Голова у Люка закружилась. Что такое он говорит?

– Унижать и издеваться? Почему люди так обращаются со своими собратьями?

– Такова человеческая природа, – ответил Крован.

Он толкнул дверь, и звук, усиленный длинным каменным коридором, оглушил Люка.

Где-то там кричала женщина.

– Сильный всегда доминирует над слабым, – продолжал Крован. – Мужчины над женщинами. Англичане над расами, стоящими на более низкой ступени эволюции. Равные над простолюдинами. Это естественный ход событий. Как ты видел сегодня вечером, я требую от тех, кто покидает меня, чтобы они это поняли и признали, прежде чем я могу даровать им милость Последней двери.

Люк с трудом мог соображать: невыносимо давил на голову летевший по коридору надрывный крик. Но не требовалось усилий, чтобы понимать: то, что говорит Крован, – немыслимая мерзость.

Равные – люди, обладающие невероятной силой. И вместо того чтобы использовать ее во благо, творят зло.

Снова раздался крик. Люк обогнал своего хозяина: происходящее там нужно немедленно остановить, и плевать, что Крован сделает с ним после этого.

– Вот оно твое истинное лицо, Люк, – сказал ему в спину Крован, когда Люк поспешно рванул вглубь коридора. – Вы все следуете своей природе.

Люк подбежал и остановился в дверном проеме. Кухня произвела на него неизгладимое впечатление: каменные стены, огромный камин и массивные деревянные столы. Казалось, за прошедшие столетия здесь ничего не изменилось – царило средневековье.

Люк уперся взглядом в людей, столпившихся в углу огромной кухни: трое мужчин в смокингах – гости, один из них крепко держит вырывающегося из его рук мужчину, одетого в серую тунику слуги. Две женщины стоят спиной к столу, на одной вечернее платье, наполовину сорванное, так что оголилось костлявое плечо, – Лавиния, перед ней с распростертыми руками Койра, она злобно кричит в лицо ближайшего к ним мужчине:

– Не смей трогать ее, Блейк! Пожалеешь!

– Трону я ее или нет, ты об этом не узнаешь! – отчеканил Блейк. Он курил тонкую сигарету, и Люк с ужасом заметил на обнаженном плече Лавинии пятна, похожие на ожоги от сигареты. – Ты не можешь быть в двух местах одновременно. Думаю, и у моего друга здесь, внизу, есть незаконченные дела с Джози. – Блейк толкнул в плечо одного из троицы, тот медленно, лениво усмехнулся. – Выбирай: Джози или Лавиния? Ты можешь быть домашней любимицей нашего хозяина и неприкасаемой, но ты можешь защитить только одну из них.

По первому движению Койры Люк мгновенно понял, что́ она собирается сделать. Схватив Лавинию за руку, Койра развернула женщину и толкнула ее к открытой двери в дальнем конце кухни. Но мужчина, стоявший рядом с Блейком, был одновременно и быстрым, и сильным. Он одной рукой схватил Лавинию, другой Койру. Но вероятно, он как-то неловко ее поймал или недостаточно крепко держал, Койра вырвалась, громко и яростно ругаясь, и побежала к двери.

– Джози! – крикнула Койра, слишком громко для ее тощего тела. – Прячься! – Затем она повернулась к мужчине, держащему Лавинию. – Отпустите ее!

Она набросилась него, царапая ногтями лицо, мужчина взревел от боли. Люк больше не мешкал, он выхватил из огромной печи кочергу и заорал:

– Отпусти Лавинию!

На кухне враз стало тихо.

– А, новичок, – презрительно хмыкнул Блейк. – Я бы на твоем месте не стал вмешиваться.

– Я не вмешиваюсь, – сказал Люк, поднимая кочергу. – Я останавливаю это безобразие.

– Неужели? – процедил Блейк, но в его голосе промелькнула едва заметная неуверенность.

Он чуть попятился к своему более мощному сообщнику, который изо всех сил пытался одной рукой удержать Лавинию, а другой отбивался от Койры. Он искал защиты у своего громилы?

Молниеносным движением Блейк схватил Лавинию за ее длинные тонкие волосы и потянул вниз, заставляя ее наклонить голову. Вытащив сигарету из мокрого рта, он прижал ее горящий конец к тощей шее Лавинии. Женщина истошно завизжала, от этого звука у Люка внутри все перевернулось.

– Каждый твой шаг, – сказал Блейк, – я буду отмечать красивым пятнышком на теле Лавинии. О, какая уродина. – Он намотал на руку длинные волосы женщины и заставил ее повернуть мокрое от слез лицо к Люку, глаза Лавинии закатились от ужаса. – Я постараюсь ее разукрасить.