– Как думаешь, зачем Чарлзу Тэлли преследовать тебя?

– Не знаю.

– Ну хоть какие-нибудь соображения есть?

Он не ответил. Что толку высказывать догадки? Наконец Мэтт произнес:

– Тэлли отсидел срок.

Он хотел добавить «как и я», но поборол искушение. Отсидеть срок, стоящий внимания Сингл, – это что-то да значит. Правда, в случае с ним, Мэттом, то было скорее исключение из общего правила. Ему не нравился подобный ход мыслей Сингл. Разве и Лэнс Баннер не выказал тот же предрассудок? Однако с реальностью не поспоришь.

– За нападение на человека, – промолвила Сингл. – С использованием медного кастета. Правда, тот несчастный остался жив, но мозги превратились в кашу, так что лучше бы умер. Было бы милосерднее.

– И сколько он получил?

– Восемь лет.

– Большой срок.

– У него и раньше имелись приводы. Тэлли был далеко не образцовым заключенным.

Мэтт пытался сообразить, почему этот тип преследует его.

– Хочешь посмотреть, как он выглядит?

– У тебя есть снимок?

– Да, из дела.

Сегодня Сингл была в синем блейзере и джинсах. Она полезла во внутренний карман пиджака, достала фотографии, выложила на стол перед Мэттом.

Но как…

Он знал, что она смотрит на него, наблюдает за реакцией, и пытался скрыть ее, но не сумел. Увидев два небольших снимка – один классический анфас, другой в профиль, Мэтт с трудом подавил возглас изумления. Ухватился за край стола. Ощущение было такое, точно он падает в пропасть.

– Так ты его знаешь, – заметила Сингл.

Он знал. Хорошо запомнил эту наглую кривую ухмылку. Иссиня-черные волосы.

Чарлз Тэлли – именно этого мужчину видел он на экране своего мобильного телефона.

Лорен Мьюз совершила путешествие в машине времени.

То было возвращение в школу Святой Маргариты, ее альма-матер, со всеми положенными в таких случаях клише: коридоры казались уже, потолки – ниже, замки и запоры – какими-то несерьезными, преподаватели – маленькими и хрупкими. Впрочем, все остальное не претерпело больших изменений. Едва войдя, Лорен оказалась в знакомой обстановке. Ощутила, как ноет в животе от волнения, неуверенность в себе, стремление снискать одобрение и одновременно взбунтоваться.

Она постучала в кабинет матери Катерины.

– Войдите.

В кабинете сидела молоденькая девушка в школьной форме, которую в свое время носила Лорен, – белая блуза, юбка из ткани «шотландка». Господи, как же Лорен ненавидела эту форму! Девушка сидела, низко опустив голову, очевидно, из почтения к матери-настоятельнице. Мелко вьющиеся волосы свисали на лоб, скрывали лицо, точно занавес из бусин.

– Можешь идти, Карла, – сказала мать Катерина.

Съежившись и понурив голову, девушка поднялась и двинулась к двери. Лорен ободряющие кивнула ей, когда Карла прошла мимо: дескать, сочувствую тебе, сестра. Карла даже не подняла на нее глаз. Вышла, тихо притворив за собой дверь.

Мать Катерина наблюдала за этой сценой с насмешливо-невозмутимым выражением лица, словно прочла мысли Лорен. На столе у нее лежала горка браслетов разных цветов. Лорен указала на них, и полуулыбка тотчас увяла на губах монахини.

– Это браслеты Карлы? – спросила Лорен.

– Да.

«Недопустимые нарушения во внешнем облике и одежде» – вспомнила Лорен формулировку, едва сдержалась, чтобы не покачать головой. Да, здесь ничего не изменилось.

– Разве ты не слышала об этом? – спросила мать-настоятельница.

– О чем?

– Об этой игре… с браслетами. – Она удрученно вздохнула.

Лорен пожала плечами. Мать Катерина закрыла глаза.

– Последнее, так сказать… новомодное увлечение.

– Ага.

– Разные браслеты… Разные цвета, они символизируют определенные… э-э… действия сексуального характера. К примеру, черный означает… ну, одну вещь. А красный…

Лорен вскинула руки:

– Кажется, поняла. Получила общее представление. И девочки носят их в знак того… Ну, своих достижений, что ли, в этой области?

– Хуже.

Лорен ждала продолжения.

– Ты же не затем сюда явилась.

– И все же хотелось бы знать.

– Девочки, подобные Карле, надевают браслеты для мальчиков. Если какому-нибудь мальчику удается сорвать браслет с ее руки, она должна совершить с ним действие… соответствующее цвету браслета.

– Вы шутите?

Мать Катерина окинула ее тяжелым взглядом.

– Сколько лет Карле? – спросила Лорен.

– Шестнадцать. – Мать Катерина указала на другой набор браслетов. – А вот эти отобрали у ученицы восьмого класса. – Она потянулась к ящику письменного стола. – Тут телефонные распечатки, которые ты запрашивала.

В здании по-прежнему попахивало пылью и мелом. Лорен был хорошо знаком этот запах, до сих пор он ассоциировался у нее с юношеской наивностью. Мать Катерина протянула ей тонкую пачку листков.

– На восемнадцать преподавателей у нас приходится три телефона, – сообщила мать-настоятельница.

– Значит, только шестеро могут говорить одновременно?

Мать Катерина улыбнулась:

– И еще утверждают, что у нас здесь не учат математике.

Лорен покосилась на распятие, висевшее на стене за спиной у настоятельницы. Вспомнилась старая шутка, которую она услышала, попав сюда. Некий мальчик получал по математике одни двойки и единицы, и родители решили отдать его в католическую школу. Получив первый отчет о его успеваемости, родители были потрясены: их сын получал одни пятерки по этому предмету. Спросили его, как это понимать, и мальчик ответил: «Ну, зашел в ихнюю церковь и увидел там парня, прибитого к знаку „плюс“. Я сразу понял, что с ними шутки плохи».

Мать Катерина откашлялась.

– Можно вопрос?

– Конечно.

– Выяснили, от чего умерла сестра Мэри Роуз?

– Исследования и анализы пока не закончены.

Мать Катерина ждала продолжения.

– Пока что больше ничего не могу сказать.

– Ясно.

Настал черед Лорен ждать. Мать Катерина отвернулась, и Лорен заметила:

– А вы знаете больше, чем говорите.

– Это о чем?

– О сестре Мэри Роуз. О том, что с ней произошло.

– Вы установили ее истинную личность?

– Нет. Но обязательно установим. Думаю, до конца сегодняшнего дня.